Пропавшие в Эдеме

Я поискал песню на ютьюбе, надеясь найти какой-нибудь ключ к разгадке, и нашел только примитивный клип. Солист стоит на желтеющем поле. На заднем плане – город, который с одних ракурсов похож на захудалый городок в глубинке, а с других – на Тель-Авив. Певец подходит к камере и бросает в нее первую фразу: «Ты красивей всего, когда пьяна», а потом отступает на шаг назад, как будто сам испугался того, что сказал, и снова подходит к камере, словно хочет поправить себя, добавить какую-нибудь важную деталь, и бросает вторую фразу, и иногда между его фразами показывают девушку в бикини, которая находится под водой, ныряет, переворачивается, и почти все время она нарочно снята нечетко. На отметке 1:56 она открывает глаза и смотрит в камеру затравленным взглядом. После чего исчезает насовсем, и на протяжении минуты, которая остается до конца клипа, солист все время то отходит от камеры, то подходит к ней, чередуя доверие и опасения, а в самом конце поднимает голову и кричит ввысь, небу:

– Let love in, let love in, let love in, let love in!

Я пересматривал клип снова и снова, и всякий раз у меня возникало досадное ощущение, что Мор зашифровала в нем какое-то послание. Какую-то скрытую истину, которая от меня ускользает.

И еще я чувствовал, что женщина, которая пишет «не жди меня», на самом деле знает, что ее будут ждать. За воротами тюрьмы. В день выхода на свободу. А в магнитоле в машине уже будет вставлен диск, останется только нажать на кнопку «play».

Семейная история

Адвокат предложил мне записать мою версию событий.

– Постарайтесь придерживаться фактов, – сказал он. – Ваши чувства не интересуют комиссию.

За окном вечер сменяется ночью. В доме пусто. В гостиной уже давно не раздаются детские голоса, давно не слышно, как вода в душе струится по телу Нивы. Фоном тихо звучат сонаты Шуберта.

Если признаваться во всем, то сейчас.

* * *

Сначала она была просто ординатором, одной из многих. Может быть, чуть более симпатичная, чем другие. Может быть, чуть умнее. Но не сказать, чтобы я относился к ней иначе, чем к остальным. Сейчас мне даже вспоминается, что один раз я отчитал ее. При всех. Мы всей группой стояли вокруг кровати пациента, и я попросил Лиат сделать краткий доклад. Ее тон был надменным, безапелляционным. Уже это мне не понравилось. «Мужчина, сорок пять лет, поступил с болями в груди, которые усиливаются при изменении позы или при физической нагрузке. Вне группы риска по ишемической болезни сердца. За неделю до госпитализации перенес болезнь с высокой температурой, выздоровел спонтанно. Анализ крови в норме. Тропонин[52] отрицательный. С-реактивный белок незначительно выше нормы. ЭКГ без признаков острой ишемии. Основной диагноз по дифференциальной диагностике – эндокардит». Какое лечение она рекомендует? «Аспирин в высокой дозировке и… колхицин для профилактики рецидивов». «Колхицин» она добавляет тонким голосом, с ноткой самодовольства. Она читает статьи! Она в курсе последних новостей науки!

Отлично, сказал я, просматривая историю болезни на компьютере. Отлично, доктор Бен Абу. Вы только забыли упомянуть одну деталь: отец пациента умер в возрасте сорока девяти лет от инфаркта миокарда. То есть у него наследственность. Так что говорить «вне группы риска» с вашей стороны немного… безответственно.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я к пациенту, – вы живете в частном доме? В многоквартирном? А лифт есть? Нет? На сколько ступенек вам нужно подняться, чтобы попасть в квартиру?

– На двадцать пять, – сказал он. – Нет, скорее на тридцать.

– В последние недели вам было трудно подниматься? – спросил я.

– Если честно, да, – ответил он, – мне было тяжело дышать.

– Что врач обязан сделать в первую очередь? – задал я риторический вопрос всем присутствующим. – Исключить все, что может убить больного! – И, выдержав драматическую паузу, которая была нужна для того, чтобы они могли представить себе непоправимые последствия ошибки, которую мы в последний момент предотвратили, я устремил взгляд на Лиат и добавил: – Уж ординатор-то должен это знать. Это знают даже студенты-первокурсники.

У нее на языке уже вертелось: «Но, доктор Каро…» – и было видно, что в последний момент она удержалась, что она проглатывает эту фразу целиком: «Но, доктор Каро, боли, которые усиливаются при перемене позы, указывают на воспаление», – а лицо ее становилось пунцовым, как у всякого человека, которого унизили при всех.

Моя старшая дочь Яэла, которая служила в Центре информационных технологий и была офицером, всегда говорила, что в больницах иерархия даже жестче, чем в армии. В ее словах что-то есть. Ординатору не так просто спорить с диагнозом, который поставил опытный врач, начальник, на несколько десятков лет старше. И не так уж просто подать жалобу на старшего врача.

Но я забегаю вперед.

* * *

Попытаюсь определить, в какой момент я стал выделять Лиат из толпы.