– Я же тебе говорила, что у меня кто-то на хвосте, – пожала плечами она. – Вообще говоря, мы постоянно пересекались с самого Сан-Франциско. Как оказалось, она из Бюро. Начиная с Сайгона, работаем вместе.
– Федералы мертвы, Рысь, – настаивал он.
– Значит, они посылали еще.
– Значит, я не в курсе.
– Странно. Слушай, давай я тебе ее фотографию пришлю? Может, проверишь.
– Имя. Дай мне имя, – сказал он.
– Джек Нортон.
– Фото вышли как можно скорее, – приказал он.
– Как только трубку повешу.
В голосе Пирса звучала почти родительская забота.
– Держи меня в курсе. И береги себя.
– Обещаю, Монти, – она повесила трубку и отправила ему всю информацию, которую удалось получить. В том числе фото Джек.
Как странно, что Джек не упомянула о гибели своих коллег, подумала Кэссиди.
По крайней мере, заключила Рысь, в ответе за это не Ханг. Если бы он узнал о попытке внедрения со стороны федералов, он не принял бы их с Джек. Слишком маловероятно, чтобы четверо американцев появились одновременно в качестве потенциальных покупателей. Рысь сгорала от нетерпения узнать, что сама Джек думала по этому поводу.
В серверной комнате в штаб-квартире ОЭН в Колорадо царил творческий беспорядок. Рено сидел за своим столом, заваленным мириадами оберток от шоколадных батончиков и смятых бумажных стаканчиков из-под кофе. В последние дни Рено там практически поселился, он даже спал в кабинете на небольшом диванчике.
Он был ужасно расстроен, что так медленно шло продвижение в деле Уолтера Оуэнса. Зашифрованная переписка приносила немало хлопот.
Когда зазвонил телефон, Рено подскочил на месте.
Это был Монтгомери Пирс.
– Чем могу быть полезен, босс?
– Рысь отправила кое-какие данные, – проговорил Пирс. – Посмотри, что там, и что нужно отправить в Вашингтон.
– Будет сделано, – Рено проверил почту. – Все пришло, сэр. Поговорим после.
В первом вложении были фотографии папок с именами, датами и адресами на корешках. Потом пошли снимки юношей и девушек. Некоторые были перечеркнуты, на некоторых была синяя маркировка. Не обязательно было быть гением дедукции, чтобы понять, что это значило. Рено готов был позвонить Пирсу и доложить о содержимом письма, когда пришло последнее изображение. К нему прилагалась заметка: «Все, что у меня есть по этому агенту ФБР, это ее имя: Джек Нортон. Проверь, пожалуйста».
Рено все отправил в Вашингтон. Зная, что ответ придет не сразу, он спустился в кафетерий на первый этаж комплекса. В тот день Рено еще не завтракал.
Бордель Ханга оказался двухэтажным зданием из белого силикатного кирпича. Высокий забор был из того же материала.
Здание располагалось в пригороде Сайгона, в конце одной из неприметных улиц, в основном застроенных промышленными предприятиями.
За рулем минивэна был Аджаи. Он нажал на кнопку на брелке с ключами от авто, и ворота открылись автоматически. Джек увидела, что на окнах здания были решетки, а внушительная металлическая входная дверь была оборудована окошком на уровне глаз. С внутренней стороны в окошке была предусмотрена толстая чугунная задвижка. Всех входящих проверяли, прежде чем впустить.
Как только они вошли, появилась женщина средних лет, она поклонилась Хангу. Он на вьетнамском приказал ей привести лучших девочек, чтобы показать их
– Вот сюда, пожалуйста, – проговорил Ханг и повел Джек направо по проходу.
Аджаи остался снаружи, он ждал в машине. А вот двое верзил в синих костюмах неизменно были при Ханге.
Главная комната борделя мало чем отличалась от других. А Джек повидала немало подобных мест. Мягкая мебель, пусть и недорогая, разнообразие в баре.
– Устраивайтесь поудобнее, – Ханг обвел рукой диваны. – Что-нибудь выпить?
– Виски. Не разбавлять, – сказала Джек, и села. Один из амбалов в синем прошел к бару и налил скотч «Glenfiddich» в увесистый хрустальных бокал. С каменным лицом он передал его Джек.
Женщина, встретившая их, вернулась и привела с собой шестерых девушек лет шестнадцати. Джек сразу поняла, что две справа были «из недавних приобретений». Они были напуганы и смотрели с опаской, беспокойно крутили головами, оглядывая помещение. Они точно постоянно оценивали свои шансы сбежать. Ужас во взглядах выдавал самые жуткие опасения в отношении того, зачем их туда привели.