Пропащий

Словно громогласный инспектор манежа цирка с тремя аренами, по комнате пронесся Махеш. Он был переполнен любовью к Юджи – его создателю и его же разрушителю. Махеш как-то потихоньку спросил нас: «Когда вы собираетесь свалить от него? Он же вас убивает! Как вы можете это выносить?» Похоже, он думал, что мы постоянно крутимся вокруг Юджи внутри этого «мыльного пузыря» и избегаем выходить во внешний мир. Многие люди, с которыми я разговаривал, были такого же мнения, но я-то знал, зачем я там оставался. Когда мы были в сентябре в Лондоне, Махеш бросил на Йогиню встревоженный взгляд:

– Моя дорогая, ты выглядишь так, словно ждешь контрольного выстрела!

– Я действительно так плохо выгляжу? – спросила она меня. Это было не так. На самом деле для меня она всегда хорошо выглядела, но она проводила время в компании Юджи, и потому у людей была масса причин для самой разнообразной интерпретации ее внешности. Она говорила мне: «Я хочу, чтобы он растворил меня», и я знал, что она имела в виду. Она пыталась узнать, как это – жить без багажа, который мы все, сами того не желая, а то и вовсе не осознавая, носили с собой всю жизнь. Если кто и мог выжечь это из нас дотла, то только он. Однажды Юджи кому-то сказал: «Проще сделать людей просветленными, чем научить их паковать багаж!» Действительно, любая поклажа – лишь крошечная толика груза, от которого мы пытались избавиться.

Конечно, жизнь рядом с Юджи влияла на нас. «Что это такое – жить, как он?», «Что будет, когда он уйдет?» Эти вопросы постоянно подкарауливали нас за углом, эго цеплялось за жизнь и высасывало силы. То, что оставалось, функционировало более эффективно – это можно было видеть на примерах жизней других людей, даже если в своей жизни заметить перемены было довольно сложно. Мы находились так близко, что рассмотреть что-либо, кроме конфликтов и неврозов, было невозможно. И потому в данной ситуации смирение со всем происходящим было единственным актом веры.

Иногда он вел себя как самое милое и дружелюбное человеческое существо на свете. Его вежливость была безупречной. Посреди бушующей гневной бури он мог долго извиняться за то, что коснулся своей ногой чьей-то ноги. Он делал все возможное для того, чтобы помочь людям, находящимся рядом, но делал это не из благих побуждений, а потому что такова была его природа. У него не было выбора. Все его рассуждения на эту тему были неубедительными. «Вы хотите сказать, что если бы у меня был выбор, я бы сидел тут с вами, люди? Я мог бы иметь двадцать пять «роллс-ройсов» в личном распоряжении, если бы захотел!»

Меня завораживало его постоянно меняющееся лицо, даже если при этом он меня бил. Как ни удивительно, но для меня это было все равно что держать руку над огнем. Если бы он перестал меня бить, я бы расстроился. Это как находиться в клетке с диким животным: ты уверен, что он тебя не убьет, но, тем не менее, не знаешь, что именно он предпримет. Я ничего не мог с собой поделать. Я хотел играть с ним, а он тотально отвечал на мой идиотский вызов. Оглядываясь назад, я содрогаюсь и в то же время смеюсь над собственным поведением. Это реально было сильнее меня. Он заставил меня хотеть прочувствовать радость на полную катушку. Полный абсурд.

Я взял за привычку на некоторое время возвращаться домой, чтобы передохнуть. Даже радостное возбуждение от игр с тигром может утомить. Однажды я решил сидеть с ним рядом столько, сколько смогу высидеть. Когда я пришел, он начал, как обычно: «Иди сюда, придурок!» Он выкрикивал эту фразу, едва я только появлялся на горизонте. Он делал это настолько часто, что люди снаружи начинали искать меня заранее.

– Где этот ублюдок?

– Он идет, Юджи! – Затем они бросали на меня то полный зависти, то слегка сожалеющий, то ожидающий взгляд и говорили: «Он звал тебя».

– Эй! Я знаю, что ты там!

Я знал, что он знает. Часто я стоял снаружи и разговаривал с кем-нибудь, стараясь убить время и оттянуть неизбежный момент. Его внимание к моей персоне заставляло меня чувствовать счастье и ужас одновременно. Как только я переступал порог комнаты, я оказывался «втянутым» в огненное кольцо – «Всемирное духовное соревнование по борьбе».

– Эй! Где ты был?

– Заполнял отчет.

– Иди сюда, болван, или мне лучше звать тебя ублюдок?

– Ублюдок! Грязный ублюдок! Я – грязный вонючий ублюдок!

Но последнее слово всегда оставалось за ним, даже если я соглашался.

– Это слишком хорошее слово для тебя!

Он делал знак рукой, чтобы я подошел.

– Что происходит? – спрашивал он, пока я втискивался на свое место пытки между ним и Преподобным.

– Ничего.

– Где ты был? Что ты делал?

Шлеп! Шлеп! Шлеп!

Казалось, кофе со сладостями подавали всегда именно в тот момент, когда я приходил. Даже если я только что поел, меня мучила изжога и я не хотел никаких конфет, он настаивал: «Ты должен поесть! Ты выглядишь изможденным!» Попытка избежать тяжелых индийских сладостей только усугубила бы ситуацию.

– Подожди! Подожди! Дай мне это! – останавливал он каждого, кто шел с едой. Тарелку передавали ему, он хватал пригоршню сладостей и силой запихивал мне в рот.