И пошла действовать целая система избавления от оппонентов. Причем высылаемые еще не понимали, как далеко может пойти новая власть в своем стремлении избавиться от них [29]: «После высылки первой группы инакомыслящих 29 сентября 1922 года, которую многие восприняли как разовую акцию устрашения, наступила некоторая пауза. Некоторые «кандидаты на высылку» просили оставить их в России, заменить высылку за рубеж ссылкой в отдаленные регионы страны. Николай Бердяев, отец Сергий Булгаков, Юлий Айхенвальд, Николай Лосский, Абрам Каган, Сергей Трубецкой, Семен Франк, еще десятки таких, как они, не хотели уезжать. Некоторые писали прошения о замене высылки возможностью жить и работать в России. Чекисты готовы были пойти на такое «смягчение мер». Но Ленина это категорически не устраивало. Он отправил руководству ГПУ раздраженную записку «О результатах высылки интеллигенции»: «Будьте любезны распорядиться: вернуть мне все приложенные бумаги с заметками, кто выслан, кто сидит, кто (и почему) избавлен от высылки?». И, по ознакомлении с запрошенными бумагами, нашел аргументы об «избавлении от высылки» недостаточными: «Продолжать неуклонно высылку активной антисоветской интеллигенции за границу». (Тем же, кому удалось все-таки умилостивить власти и остаться, уже по прошествии нескольких лет предстояли в лучшем случае лагеря, в худшем – смертная казнь.) Второй «философский пароход» отплыл от берегов Невы 16 ноября 1922 года. Затем высылки – групповые и индивидуальные – продолжились, и понятие «философский пароход» стало собирательным».
Государство более эффективно может работать с людьми, но не с мозгами. Поэтому высылка оказалась работающей, поэтому тех, кто не уехал в последующие годы, ждало более серьезное наказание: арест и расстрел, которые также являются снова скорее физической работой с телом, а не с мозгами.
Государство успешно выстраивает парады и демонстрации в свою честь, характерной особенностью которых является бессловесность массы. Все были обязаны выражать свой восторг молча. В конце Берия отменил ношение портретов членов политбюро. А так возникала зеркальная двойственность происходящего: те, кто стоят на трибунах, видят идущих внизу… самих себя, только в качестве портретов.
Физическое событие красиво эстетически, поскольку является своеобразной управляемой политической геометрией, нарушить которую не дано никому. Она повторялась из года в год, символизируя вечность позади и вечность впереди. Советское в этот момент отождествлялось с прекрасным.
Протестное физическое событие всегда неэстетично на экранах телевизоров. Никто не идет, чеканя шаг. Толпа движется с дырами и провалами в своих рядах. И только бравая милиция-полиция в своих шлемах, словно средневековый рыцарь, готова победить этого многоголового «дракона».
Если действие власти всегда выстроено симметрично, то протестная деятельность всегда асимметрична. Чего стоит только одиночный человек с плакатом, ведь все проходящие мимо понимают, что он не сможет сделать ничего против громадья власти.
И только физические события, которые конструируються одновременно и властью, и оппозицией, внушают опасность, поскольку никто не знает, куда и почему все это может повернуть.
К числу таких физических событий принадлежал и ГКЧП. А. Проханов вспоминал [30]: «Незадолго до августовских событий у меня в гостях побывал один видный американский политолог из RAND Corporation, который в ходе нашей беседы нарисовал схему, как можно передать власть от Горбачева Ельцину, – через создание чрезвычайного нелегитимного органа власти, который выведет ситуацию в стране из конституционного, правового поля. Именно эту функцию и выполнил ГКЧП».
Как и А. Проханова, автором «Слова к народу» от имени ГКЧП называет сам себя и А. Невзоров. В его интервью можно прочесть следующее [31]: «Я был на стороне ГКЧП. Я был гекачепистом. Более того – одним из авторов этого веселого, но совершенно бредового начинания. Очаровательного, но шизофренического. Я сочинял «Слово к народу», я был очень во многие вещи посвящен, я дружил с Язовым, Крючковым и всей этой публикой, которая взялась все это осуществлять. Сейчас я уже не могу обо всем этом говорить без юмора».
И еще важный ответ на вопрос о танках: «Да какие это были танки! Без боекомплектов, без солярки, с расхристанными узбеками в экипаже, не знающими, куда их гонят» (см. также хоронологию «путча» в [32]).