Пропаганда 2.0

Если отрицать нельзя, то что же можно? Лакофф предлагает два пути борьбы. Во-первых, чужую идею можно подвергнуть атаке как глупую, аморальную и пр., чтобы ею неудобно было пользоваться. Во-вторых, предложить другой фрейм для описания проблемы, продвигая именно его, а не повторять чужой.

Моделью пропаганды в государстве, не только описанном, а как бы созданном Оруэллом, становится не просто сильное, а сверхсильное управление с помощью СМИ, которое гипотетически (реально это невозможно) «стирает» противоречащую информацию из разума граждан. Поскольку вся печатная продукция изменяется в соответствии с инструкциями, то гражданину негде найти подтверждение в случае сомнений. Во многом это похоже на цензуру и изымание не тех текстов в практике Советского Союза. И у Оруэлла, и в довоенном СССР террор играл достаточно важную роль.

Если воспользоваться моделью Оруэлла, то СССР во время сталинских репрессий просто «изымал» в лагеря носителей не той памяти. В результате массовая память начинала приближаться к той, которая удерживалась СМИ, литературой и искусством. Например, Григорий Александров вспоминал требование Сталина убрать из фильма «Октябрь» Троцкого [16]: «Сталин, строгий, задумчивый, не расположенный к беседе, молча прошел в зал. Механиков не было. Я сам пошел в будку и крутил ролики, в которых присутствовал Троцкий. Эйзенштейн сидел рядом со Сталиным. После просмотра И. В. Сталин сообщил нам о выступлении троцкистской оппозиции, перешедшей к открытой борьбе против Советской власти, против партии большевиков, против диктатуры пролетариата, и заключил: «Картину с Троцким сегодня показывать нельзя».

Три эпизода, в которых присутствовал Троцкий, мы успели вырезать. А две части фильма, в коих избавиться от Троцкого с помощью монтажных ножниц было затруднительно, просто отложили и перемонтировали эти части в течение ноября и декабря. Вечером в Большом театре были показаны фактически лишь фрагменты нашего фильма».

Такая жестко действующая машина могла функционировать только в условиях висевших над каждым мечом репрессий. Защищающий Сталина историк Ю. Жуков считает, что роль репрессий была преувеличена. Он подчеркивает следующее [17]: «Сегодня в российских тюрьмах народу сидит больше, чем в 1937 году во всем СССР, но это никого не волнует».

При этом Н. Хомский видит отличие своей модели пропаганды от Оруэлла в том, что демократические общества не могут так работать из-за того, что у них не так много возможностей по контролю за поведением с помощью силы [18].

Соглашаясь с советом Оруэлла по языку, что чем проще, тем лучше, Н. Леманн, почетный декан журналистской школы Колумбийского университета (см. о нем [19]), увидел проблему под совсем другим углом зрения. Он считает, что намного страшнее коррупции языка, о которой писал Оруэлл, является то, что он обозначил как коррупция информации, поскольку язык доступен каждому, чего нельзя сказать об информации [20–21]: «Информация намного менее доступна, чем слова. Когда процесс определения фактов в ситуации подвергается сознательной коррупции людьми власти (когда Саддам Хуссейн, предположим, имел бы возможность производить ядерное оружие или новое лекарство имело побочные эффекты), часто не имеется ответного корректирующего механизма. Интеллектуальная честность в сборе и использовании фактов является рискованной и более драгоценной частью свободного общества, чем интеллектуальная честность в использовании слов».

Все это правильно, но, вероятно, нельзя так жестко отграничивать одно от другого. Факты и слова являются инструментами разного уровня воздействия, но и те и другие существуют, и ими можно пользоваться как во благо, так и во вред.

Леманн, Лакофф и авторы последующих статей, которые мы рассмотрим, отталкиваются в своей дискуссии от работы Оруэлла «Политика и английский язык» [12]. Это была конференция «Оруэлл приходит в Америку», связанная с шестидесятилетием выхода этой статьи Оруэлла, где все указанные выше авторы выступали со своими докладами (см. о конференции [22]). Д. Уестен, который также там выступал, напомнил, что Оруэлл не застал того развития телевидения, которое имеется сегодня, поэтому он не мог знать, как воздействуют на человека звуки и изображения [23]. В своей книге «Политический мозг», название которой конкурирует с книгой Лакоффа «Политический разум», Уестен также упоминает новояз Оруэлла в контексте борьбы демократов и республиканцев [24].