Прокурор

— Выставлялся, а как же! — ответила с гордостью жена Боржанского. Ему и теперь предлагают, а он… Боже мой, ну как мне ему доказать, что нельзя так относиться к собственному таланту?!

И Эрна стала сетовать на то, что если бы муж бросил фабрику и целиком отдался живописи, то куда было бы больше пользы и ему и людям.

— А что, разве он сейчас не пишет? — поинтересовалась Флора.

— В последнее время совсем забросил кисти и мольберт. Заедает производство… Хоть вы скажите ему! — попросила Эрна.

Баринова пообещала.

Когда они снова вышли во двор, Флора заметила странного человека. Это был высокий жилистый мужчина, загорелый до черноты, с копной совершенно седых спутанных волос. На нем были короткие, чуть ниже колен, выцветшие штаны.

Мужчина сидел прямо на песке возле большой бочки, лежащей на боку в дальнем углу участка Боржанских за кустами виноградника.

— Кто это? — Баринова остановилась от неожиданности.

— Пойдемте, пойдемте, — заторопилась смутившаяся Эрна. — Он у нас немного того… — она дотронулась пальцем до виска.

Флора успела еще разглядеть его светло-серые, спокойные и в то же время пронзительные глаза. Она невольно несколько раз обернулась в его сторону. И как ей ни хотелось подробнее расспросить хозяйку о странном мужчине, все же не решилась.

Боржанский пригласил всех к столу.

— Ну, за встречу!

Все подняли бокалы.

Фадей Борисович не выдержал, встал для тоста.

— Товарищи! — Он откашлялся. — Друзья! Герман Васильевич поднял первый бокал за встречу. Я бы хотел несколько расширить его выступление… Прошу прощения, я имею в виду тост… Нашей фабрике оказали честь представлять на голубом экране тружеников города. В лице Флоры Юрьевны, Заремба слегка поклонился в ее сторону, — подчеркну, очень милой и обаятельной, мы принимаем сегодня у себя в тесном кругу представителя славного отряда работников искусства. Это не просто встреча. Она символизирует союз творческих сил и производства…

Директор фабрики говорил в том же духе еще минут пять и всех утомил. А когда он закончил и все наконец выпили, Боржанский не без иронии заметил:

— Ну, слава богу, как раз и плов подоспел.

На столе появилось исходящее ароматом блюдо с живописно уложенным рисом, кусками баранины и целыми головками распаренного чеснока.

— Может, пригласим Иннокентия? — вдруг предложила жена Зарембы. — Он всегда так интересно говорит…

— Да-да, где ваш брат? — обратился к Эрне Фадей Борисович.

— Он не пойдет, — ответила та.

— Ну я прошу, — капризным голосом сказала Капитолина Платоновна.

— Хорошо, — поднялся Герман Васильевич. — Попросим осчастливить своим присутствием Диогена-второго…

Боржанский вернулся с Иннокентием. Помимо штанов теперь на нем была надета просторная белая рубашка с вырезом на груди.

Брат Эрны поздоровался, скромно пристроился у краешка стола.

Флора исподтишка разглядывала его. При всей внешней экстравагантности Иннокентий производил впечатление спокойного, уравновешенного человека. Она даже ощутила какую-то уверенность и силу, исходящую от него.

Все набросились на плов. Он же положил себе на тарелку лишь несколько листиков салата, ломтик огурца. К вину, которое налил ему хозяин дома, Диоген-второй даже не притронулся.

— Прекрасный плов! — сказал Заремба, орудуя вилкой. — Выше всяких похвал.

— Зря ты, Кеша, отказываешься, — поддел Анегин.

— У Иннокентия свои принципы, — вступилась Капитолина Платоновна.

— Это принципы для всех, — сказал Диоген-второй, невозмутимо жуя зелень.

— Поделитесь, — попросил Заремба.

— Надо потреблять пищу, которая несет жизненную силу, — спокойно ответил Иннокентий. — В муке нет жизненной силы, а в неразрушенном зерне есть. Потому что сохранен зародыш…

Баринова обратила внимание, что Капитолина Платоновна слушает его, чуть ли не раскрыв рот.

— А как насчет мяса? — с улыбкой спросил Анегин.

— Мясо убитого животного вредно, — с прежней невозмутимостью ответил Иннокентий. — Перед тем, как скотину убивают на бойне, она испытывает страх, и организм ее наполняется ядами…

Видя, что речи брата отвлекают гостей от еды, Эрна решила переменить тему.

— Герман, налей еще вина, — сказала она.

Боржанский наполнил бокалы. Подняли тост за гостью из областного телевидения. Заговорили о будущей передаче. Об Иннокентии, казалось, все забыли. Да и сам он незаметно исчез из-за стола.

После плова подали арбуз.

Отяжеленные едой гости решили немного пройтись. Тем более, как сказала Эрна, рядом находился минеральный источник, и Флоре было бы интересно побывать там, попробовать целебную воду. Вчетвером — жена Боржанского, супруги Заремба и журналистка — отправились на прогулку. Герман Васильевич и Анегин остались вдвоем.

Боржанский выпустил собаку из конуры, дал ей кости. Евгений Иванович поджидал его у стола. Когда Герман Васильевич вернулся, лицо у него было мрачнее тучи. Никто не узнал бы в нем сейчас такого всегда спокойного, невозмутимого главного художника фабрики.

— Послушай, Женя, — сказал он, еле сдерживая гнев, — ты что, совсем спятил?

— А что? — растерялся Анегин, втягивая голову в плечи.