Он всегда переживал перипетии интересной, напряженной партии. А тут переживал вдвойне: с Капабланкой сражался чемпион Ленинграда Саша Ильин-застенчивый молодой человек, за плечами которого уже было боевое прошлое и такая революционная биография, что ее вполне хватило бы на троих. Восемнадцатилетним эмигрантом-большевиком он стал шахматным чемпионом Женевы, и с тех пор к его фамилии прибавилось, как это делалось в старину разве что с полководцами, гордое дополнение «Женевский».
Худое лицо Ильина-Женевского дергалось от нервного тика — это был результат контузии, полученной им на фронте десять лет назад. Отравившись газами, он потерял память и целый год не мог играть в шахматы, но огромным усилием воли он заставил себя начать с нуля и вскоре уже играл в прежнюю силу.
Элегантный, в прекрасно сшитом костюме, в белой сорочке с модными пуговками на воротничке, как мало напоминал он того, заросшего щетиной, с воспаленными, слезящимися глазами комиссара, который вел на штурм Зимнего гренадерский полк, а потом воевал с восставшими юнкерами… Вот он задумался, сдвинув мохнатые брови, нервно провел рукой по вьющимся волосам. И решительно отдал Капабланке ферзя.
Крыленко впился глазами в доску. На лбу выступили капельки пота. Он мысленно стал считать варианты, но Капабланка быстро схватил фигуру принял жертву. В азарте борьбы этот великолепный тактик не заметил ловушки. Еще несколько ходов… Ладьи ИльинаЖеневского взрывают позиции чемпиона мира. Пешка рвется в ферзи. Мат неизбежен. Капабланка эффектным жестом низвергает своего короля — признает поражение, И подает противнику руку.
В зале началось что-то неописуемое. Все бросились обнимать победителя. Кто-то распахнул настежь окно:
«Капабланка сдался!» — восторженный возглас на всю заполненную людьми площадь. И овация такая, что милицейские кони испуганно заржали.
Николай Васильевич радовался вместе со всеми, но клики победы были ему не по душе. Что это — коррида? Петушиный бой? Или схватка гладиаторов? Не хватало еще, чтобы зрители кричали: «Добей его!»-и, как в Риме, опускали палец вниз.
Он протиснулся к Ильину-Женевскому и молча его обнял. Лишенный ложного честолюбия, повелевающего спортсмену возвратиться с поля битвы не иначе, как победителем, Крыленко никогда не распекал за поражение, если противник, каким бы он ни был, взял верх в честной спортивной борьбе. Но, если в столь же честной игре победил свой, радость его была огромна.
Капабланка с грустной улыбкой смотрел на ликующую толпу. Крыленко крепко стиснул его руку.
— Согласится ли маэстро в свободный день дать сеанс одновременной игры? — спросил он.
— Охотно! — ответил гроссмейстер. — Шахматы для меня не мука, а наслаждение.
Сразиться с чемпионом мира пришли на этот раз не совсем обычные шахматисты. Это были ветераны революции, приобщившиеся к шахматам в эмигрантском далеке или сибирской ссылке. Привыкшие ко всему относиться серьезно, они и на шахматы смотрели не как на приятную забаву, а как на дело, которое требовало от человека напряжения всех его духовных и нравственных сил, полной самоотдачи.
Никто из них не рассчитывал на победу — силы слишком неравные, но все были готовы не к шуточной — настоящей борьбе. И, едва взглянув на своих противников, Капабланка понял это, понял, что не гастроль его ждет, а работа. Бой!
Всего несколькими днями раньше ему преподнесли необычный сюрприз. В день, свободный от игры, он согласился поехать на экскурсию в Ленинград. Согласился и встретиться с ленинградскими шахматистами — походя разгромить их где-то по дороге из Эрмитажа в Петергоф. Но Петергоф «не состоялся». Сеанс длился шесть часов. Чемпион мира неожиданно проиграл 14-летнему пионеру Мише Ботвиннику.
Крыленко был последним в ряду. Все чаще и чаще останавливался у его столика Капабланка. Одно время казалось, что у Крыленко не только ничейная позиция, но даже появилась возможность атаки. Другие участники сеанса уже мало-помалу превратились в зрителей, а он все еще играл, высчитывая новые и новые варианты. И вдруг неожиданно для всех сказал:
«Сдаюсь».
— Почему? — воскликнул Яков Генецкий, старый друг, заядлый шахматист, неизменный участник домашних баталий. — Ведь еще можно было играть. До мата, во всяком случае, далеко.
Крыленко пожал плечами.
— Что за странная идея — играть, когда не осталось шансов даже на ничью? Рассчитывать, что противник допустит промах, зевнет? Но это же не спортивно!.. Надо уметь не только выигрывать, но и проигрывать.
— Уметь проигрывать?!
— Конечно. Спорт есть спорт: побеждает сильнейший. А терять достоинство — хуже этого ничего не бывает.
ГЛАВНАЯ ВЫСОТА
Представьте себе громадное, то ровное, как скатерть, то покрытое небольшими холмиками пространство, километров сто пятьдесят — двести в длину и километров двадцать — двадцать пять в ширину, поднятое на высоту 3 тысяч метров над уровнем моря, ограниченное с обеих сторон двумя гигантскими хребтами снежных гор, один в 5 тысяч и другой в 6 тысяч метров высоты, — и вы получите Алайскую долину…