Прокол

— Ничего я не забыл. Скорлупа у яйца, наверное, толстая, — луч увязнет. Вскрою аккуратненько, он не успеет прожечь оболочку звездолёта, — отмахнулся я.

— Не делайте этого, — севшим голосом попросил он, — вы что, кодекса не знаете?

Ну вот, вспомнил о кодексе. Весьма законопослушный дёртик, настоящий «гражданин Вселенной».

— Что, уже наложил в штаны? Ну и трус же ты, приятель! Наверное, и отец твой был трусом, и сам ты уродился трусом, и сын твой, если он будет у тебя, в чем я сильно сомневаюсь, тоже станет трусом…

Такой реакции на мои слова со стороны пилота я совершенно не ожидал. Вероятно, я случайно разбередил ему какую-то старую рану.

— Ах ты, сволочь! Размахался флэймингом, храбрец! Не смей упоминать о моем сыне, ты, космическая задница! Слышишь, не смей!.. — его трясло, на губах показалась пена.

Я даже чуть-чуть испугался, вспомнив, как начинались приступы у Казимира. Черт их знает, этих дёртиков! Может быть, они все, как Казимир к Кэсу, подключены друг к другу: меньшой к среднему, средний к большому, большой к самому большому, а самый большой — Кэс Чей — к этому вот яйцу, к своему внешнему сердцу. Вот они все и носятся с этим внешним сердцем, как курица с яйцом. И, как всегда, как и в жизни, и в сказках, самый большой прячется за большого, большой за среднего, средний за меньшого, а меньшому и спрятаться не за кого и остается ему за всех и за всё отвечать. Как вот этому малому.

А пилот тем временем впал в настоящую истерику. Он кричал что-то непонятное, голос его срывался, по щекам катились слезы.

Я убрал флэйминг в бездонный карман своего комбинезона и запер контейнер.

Постепенно пилоту немного полегчало. Он замолчал и затих, лишь изредка всхлипывая. Я видел, как пилот мается, инстинктивно желая опуститься и присесть, ноги его подкашивались, но привязанный мною к скобе, он принужден был переживать свое непонятное горе стоя.

Я плюнул на меры предосторожности, отстегнул его от скобы, распустил вязки на запястьях и, ни слова не говоря, подвел к какому-то низкому кожуху у стенки отсека, на который он и сел, безвольно уронив голову. Я ему не мешал.

Минуты две прошло, пилот успокоился, но пребывал пока в состоянии ступора.

Наконец, тяжело вздохнув, он заговорил, отрешённо глядя перед собой невидящими глазами.

— Я — Крашер. Именно так меня зовут. Во всяком случае, так называла меня мать, но это не столь важно, за исключением того, что это моё имя.

Я землянин по происхождению, да других в нашем баунде нет — тут так принято. Родился я на планете Ашар, не слишком веселой планетке, но кое-как мы всё-таки существовали. Тот, кто там жил, знает, что честным трудом не очень-то много заработаешь. Но я не собирался выходить на большую дорогу, воровать или грабить и, тем более, убивать из-за куска хлеба. Я начал работать на больших наземных машинах, стал водителем-дальнобойщиком.

Ещё тогда, несколько лет назад, мы слышали о шайках космических пиратов. Некоторые из моих товарищей, прокляв свою убогую жизнь, уходили к ним. Один из приятелей предложил идти к гангстерам вместе, но я отказался. В то время я считал себя слишком порядочным и презрительно отзывался о всех этих гангстерских баундах. Мне казалось, что я никогда не смогу стать разбойником, бандитом — ведь я и мухи не смел обидеть. К тому же я уже был женат, и у нас родился сын. Понимаете, сын… — он уставился на меня чуть просветлевшими глазами, но сразу же вновь опустил голову.

— Сыну было около пяти, когда я однажды взял его с собой в сравнительно легкий рейс. Он радовался, и радовался, как ребенок, и я.

Мы катили сначала по широкой, забитой машинами автостраде, и я вёл грузовик внимательно и осторожно. Но потом наш путь пролёг по сельской местности, среди полей и ферм. Иногда часть пути мы ехали по грунтовым дорогам! Мы с сыном глазели по сторонам, смеялись и распевали какие-то песенки. Я расслабился, машины почти не попадались навстречу, иногда я даже выписывал на своем грузовике восьмёрки…

В поле мы увидели живописный бивуак джипсоидов, этих вечных странников, бродящих по всем уголкам нашей планеты. Они что-то кричали нам, но мы не расслышали и, смеясь и махая руками, проехали дальше. И тут Бог наказал меня за легкомыслие и неосторожность.

Я не успел разглядеть копошившегося в дорожной пыли маленького, моложе моего сына, джипсика, и сбил его своим грузовиком. Он, грязный, как чертенок, слился с дорожной пылью. Я не заметил его.

Остановив машину, я бросился к джипсику. Поздно. Он уже не дышал… Я не мог отвезти джипсика к врачам — его соплеменники не простили бы мне. Они почуяли неладное, хватившись малыша, и приближались к машине, но находились еще далеко от неё.

Словно в полусне, я вернулся к грузовику, наказал сыну ничего не бояться и ждать меня, запер его в кабине и побежал к ближайшей ферме искать телефон, чтобы сообщить в полицию о случившемся.

Бегал я долго, а когда вернулся, увидел, что ветровое стекло машины вдребезги разбито. Рядом с ней лежал с выколотыми глазами мой мёртвый сын…