Прокол

Профессор ловил меня, как антилопу в павильоне, но я не обнажал ствол «спиттлера», надеясь заломать его голыми руками и ногами (обутыми).

Странное и опасное поведение Казимира неприятно нервировало, но размышлять сейчас о первопричинах этого поведения было некогда: жизнь моя непутевая висела на волоске. Страшный и серьезный противник достался мне на сей раз. Я прилагал максимум усилий, чтобы не попасться на его жесткий «серебряный хаммер» и не дать ему войти в клинч: в ближнем бою мне не поздоровится от его страшных, покрытых желтым налетом гиппопотамьих клыков.

Выражаясь языком высокоинтеллектуальных спортивных комментаторов, бой проходил с переменным успехом. Казимир достал меня несколько раз руками и ногами и наконец-то разозлил.

Обширный кабинет предоставлял достаточную свободу для движений. Размявшись и войдя в рабочий ритм уже по ходу схватки, через несколько десятков секунд я освободился и даже позволил себе роскошь выбирать, куда нанести решающий удар взбесившемуся монстру. Я ввел его в заблуждение одним из своих излюбленных о6манных движений и, поднырнув под промахнувшуюся мимо моего лица его левую руку, ударил ему обутой в упругую туфлю ногой в то место, откуда у фаллоусов растут органы пищеварения. Ударил так себе, слегка, в четверть силы, с интересом и тревогой ожидая результата. С тревогой, естественно, небезосновательной, потому что мой удар мог оказаться для буйного бегемота сущей пустяковиной.

Но Бог меня не выдал, а большая свинья не съела.

Казимир охнул, обмяк и заревел, завыл, всхлипывая, как маленький ребенок, корчась от боли и катаясь по полу.

Постепенно приходя в себя и настраиваясь на мирный лад, я осторожно ухватил его за воротник вельветового пиджака и, подтащив к книжным стеллажам, прислонил его спиной к ним.

Он взревывал все реже и глуше, и, наконец, произнес задушенным, сдавленным, перехваченным голосом:

— Спасибо вам… Извините… Ради Бога, извините! Проклятый приступ!.. Время, время — мне надо успеть рассказать вам хотя бы коротко еще кое-что…

— Да, вы уж поторопитесь, пожалуйста, поскорее придти в себя, профессор, — с иронией, от которой почти нигде и ни при каких обстоятельствах не мог удержаться, попросил я, помогая ему подняться.

— Тысяча извинений, тысяча извинений, Саймон! Не знаю, что это сегодня со мной? Меня крутит и ломает, я чувствую себя хуже, чем обычно, если вообще возможно чувствовать хуже… Вероятно, что-то случилось с ним… — непонятно добавил он.

Тут он заметил синяки на моем лице от своих умелых рук и сокрушенно покачал головой.

— Ох, как я вас… Господи, что со мной происходит, что я натворил, когда это кончится?! Простите, простите меня, — сжатым кулаком Казимир погрозил неизвестно кому куда-то в пространство.

— Все в порядке, профессор, — не то морщась, не то улыбаясь, уверил я его, ощупывая фингал под глазом. — Вот вам и «эффект Казимира.»

— Простите, простите, Саймон! — повторял Казимир непрерывно.

— Не волнуйтесь пожалуйста, профессор. Я привык к тому, что на меня нападают. Свинцовые примочки — мое настольное лекарство. Как для вас книга «Вакуумные флуктуации».

Оправившись от приступа, Казимир стремительно начал приводить в порядок арену недавнего сражения, ликвидировав непонятно как даже пятно от пролитого молока.

— Сейчас, сейчас, — приговаривал он и через минуту, как будто ничего не произошло, снова сидел в кресле.

— Ну что, напомнить вам тему беседы, профессор? — поспешил упредить его я.

— Тему беседы? — переспросил он. — Тему… Тема всегда одна, и она не дает мне покоя… Связавшись с профессором Дёрти, я стал фактически членом расцветшего при нем баунда гангстеров. Своим молчанием я как бы одобрял то, что творилось вокруг меня… Нет, это сказано неточно. Так имел бы право выразиться человек, молчавший, но сам не запачкавшийся, не замаравший себя преступлением. А я был по пояс в жиже, по уши в грязи, по самые ноздри в дерьме. Вам, Саймон, наверное трудно понять, что такое быть по самые ноздри в дерьме?

— Ну почему же, это мне как раз понятно и, поверьте, близко, — проникновенно сказал я. — Это многим доступно, в отличие от понимания проблем квантово-релятивистской космологии.

— Да, да, наверное, вы правы, — грустно согласился Казимир. — Меня раздирали противоречия. Мы с Дёрти своими легкомысленными, безответственными действиями определенно могли нанести смертельный укол всей Вселенной, нанести, возможно, незаживающую, неизлечимую рану. Мы с ним — и в этом проявилась вся банальность ситуации — находились в обстоятельствах, многократно повторявшихся в истории. Те же сомнения, которые испытывал тогда я, испытали, должно быть, когда-то все первооткрыватели — от создателей Т-газолина. Но при всей типичности ситуации ответственность сейчас превышала все то, с чем пришлось когда-то столкнуться упомянутым мной первопроходцам. Речь шла уже не о Земле, не о Солнечной системе, не о Галактике и даже не о части Метагалактики, какой бы огромной эта часть ни была, — на карту ставилась судьба всей Вселенной.