Проклятый рейс

–Я постараюсь, – Лена начала шевелиться и почувствовала, что дышать становится легче: Рыжик ей помог сдвинуть тело с места. Он видел только спину старухи, но не видел лица. Определить, дышит та или нет, Петька не мог и начал понимать, что бабушка мертва. Все внимание он сосредоточил на Лене, так как под ней находился ребенок. Зажатая телами взрослых девочка могла задохнуться.

– Есть веревка? Здесь бабушка без сознания, – высунул он голову в окно. Ему сразу кинули моток бечевки: кто-то предусмотрел такой вариант спасения.

– Помощь уже выехала, – еще раз крикнул машинист, но Петька не услышал, так как по пояс был внутри салона. Он видел, как женщина расслабленно закрыла глаза и уже не звала девочку, да и шумное дыхание малышки стало тише. Петька испугался, но справиться с задачей, перевесившись через край окна, не мог. Нужно было искать другой выход.

– Лена, Лена, не отключайтесь, пожалуйста. Я сейчас, я что-нибудь придумаю, – звал он ее, а сам лихорадочно прикидывал, что еще можно сделать.

– Умоляю, скорее, – услышал он в ответ едва различимый голос, даже не голос, а сипение. Петька понял, что женщина жива и в сознании, это его обрадовало. Юноша выпрямился и крикнул Иванычу, который по-прежнему ждал снаружи:

– Я спущусь вниз.

– Давай, только осторожно. Ты же понимаешь, как это опасно.

Петька перевернулся на живот, опустил ногу, чтобы найти какую-нибудь опору. Вот он нащупал спинку кресла, немного придавил ее, чтобы проверить на прочность, и переместился ниже. Балансируя на узкой планке, попытался нащупать твердую поверхность для второй ноги, но у него не получалось. Кроссовка все время натыкалась на что-то мягкое, и Рыжик резко отдергивал ногу. «Люди, – в ужасе думал он, – я наступаю на людей».

При каждой неудаче он тоненько, по-щенячьи, взвизгивал: на него начала накатываться паника. Юноша опять услышал тихий, как шелест, голос:

– Спокойно, только спокойно. Пожалуйста, помогите. Мы без вас не выберемся.

Этот сиплый шепот привел его в чувство. Рыжик сосредоточился и, наконец (О счастье!), нашел опору, твердо уперся ногами и стал обвязывать веревкой тело старушки.

– Парень, – крикнул ему машинист, – попробуй один конец веревки протянуть у нее под мышками, а другим ноги обвяжи.

Совет дельный, но как это сделать? Петька неловко притронулся к телу женщины и попытался просунуть руку, чтобы захватить веревку снизу, но, коснувшись женской груди, отдернул ладонь. Было страшно. Вдруг бабушка жива, а он с ней так грубо! Пересилив себя, попробовал еще раз. Вздохнул облегченно: получилось. Успех окрылил и придал сил и уверенности. Обвязав вторым концом ноги старушки, он бросил веревку Иванычу:

– Тащите, только осторожно, я не знаю, жива ли она.

Тело стало медленно подниматься. Петька аккуратно направлял его в окно, чтобы не дай бог не нанести новые раны. Вытолкнув бабушку наверх, стал переворачивать тело и застыл от ужаса и отчаяния: он только что достал из автобуса соседку Вадика, Тамару Ивановну, над которой сам вчера так мерзко подшутил. Женщина не дышала, и, только вытащив ее наружу, он понял, что с ней случилось: из груди Тамары Ивановны торчал обломок ручки кресла. Крови вокруг даже не было, видимо, от мощного удара он попал прямо в сердце.

На всю жизнь отпечаталась в голове Петьки эта картина: Тамара Ивановна с распахнутыми, по-старчески яркими голубыми глазами, и кусок кресла, торчащий у нее в сердце.

Авария

Иваныч

…Соскочив на землю, машинист бросился к автобусу. Краем глаза он видел, как от автомобилей на шоссе к месту аварии бегут люди. В кювете, под кустом, распласталось на земле тело шофера. Иваныч развернулся на девяносто градусов и побежал к нему. Наклонился. Внешних травм, кроме нескольких царапин и порванной одежды не было. «Похоже, когда вылетел из кабины, ударился о ветки куста, который и смягчил падение», – непроизвольно отметил машинист. Он похлопал водителя по щекам, чтобы привести в чувство. Тот с усилием открыл глаза.

– Ну что, живой, мерзавец?! – Иваныч замахнулся и хотел впечатать кулак в лицо водителя, но бессильно опустил руку.

Шофер хлопал ресницами, как человек, только что попавший из темной комнаты на свет, и глядел на него ничего не понимающими глазами: видимо, окончательно не пришел еще в себя.

Машинист опять стал хлопать шофера по лицу, пытаясь привести его в чувство. Тихие сначала хлопки через секунду превратились в хлесткие пощечины. Голова Сашки безвольно болталась по сторонам, но взгляд по-прежнему был бессмысленным.

– Гореть тебе, сволочь, в аду синим пламенем! А ну вставай! Полюбуйся, что натворили твои поганые руки!

Машинист рывком поднял за шиворот Сашку, встряхнул его, как котенка, и посадил на траву. В голосе Иваныча слышались отчаяние и злость. Посидев на земле секунду, водитель снова стал заваливаться набок.

– Ну и лежи здесь, падаль! – сквозь зубы процедил Иваныч и, оставив Сашку в покое, повернулся к автобусу.

Люди, устремившиеся к переезду, уже были рядом. «Это хорошо, – на ходу рассуждал машинист, – скорее вытащим пассажиров из пазика».