Проклятый дар

Взбаламученная Асиными ладонями вода улеглась, озерная гладь сделалась снова по-зеркальному блестящей, отражая растерянное лицо девушки и выбившиеся из-под косынки волосы. Уходить пора, стемнеет скоро, а подняться на ноги сил нет, точно привязало.

– Уснул твой товарищ. – Рядом с Асиным отражением появилось еще одно. Женщина была молодой и статной, красивой какой-то особенной тонкой красотой.

Ася обернулась – никакой женщины, только лишь бабка Шептуха насмешливо щурит слепые глаза, поглаживает свою гадюку.

– Что? Привиделось что-то? – усмехнулась она. – Не бойся, девка. Это светлое озеро, жалостливое. Показывает, не как оно есть, а как когда-то было.

Значит, та женщина – это и есть бабка Шептуха? Не верится что-то…

– Я тоже не всегда старухой была. Гляделась в это озеро и молодой, а оно, видать, запомнило. Теперь балует иногда. И тебя запомнит вот такой, молодой и пригожей. Что сказать-то хотела? – Она вдруг нахмурилась, раздраженно махнула рукой. – Видела, как ты к отвару принюхивалась. Не нравится что?

– Зачем столько багульника? – спросила Ася.

– Чтобы спал. Во сне всяко лучше выздоравливать. Опять же ночью ему же самому будет лучше, чтобы не слышал ничего.

– Он тоже может? – Ася испуганно ахнула.

– Видеть он их не увидит, но почуять может. Особливо в таком своем состоянии. А для него лучше и не слышать, и не чуять. Быстрее поправится.

– А про партизан вы правду сказали? Знаете, где они?

– Не знаю, но, как понадобится, найду. – Старуха снова погладила свою гадюку. – Иди уже, девка, вечереет. И вот еще что. – Она немного помолчала. – Скоро, наверное, тебе придется ко мне переселиться. Не любят люди таких, как мы. Не любят и боятся. А ты пока не пуганная еще, таиться и суть свою прятать не умеешь. Они почуют…

– Кто почует?

– Люди. Люди, когда напуганные, могут страшнее зверей быть. Сторожись, Аська. Или, хочешь, у меня оставайся вместе с товарищем своим. Я учить тебя стану. Я, девка, многому могу тебя научить.

Ася думала над старухиными словами долго, особым своим чутьем понимала, что так и будет, как она говорит, но как оставить маму одну? И потом, людям нынче есть кого бояться и помимо нее, у людей сейчас другая беда.

– Не могу. – Она покачала головой, поднялась на ноги. – Вы простите меня, бабушка, только я не останусь. Мне людская злость не страшна, я ничего плохого не делаю.

– Ну, дело твое. – Старуха пожала костлявыми плечами. – Только все равно сторожись…

* * *

Мобильный телефон зазвонил ближе к вечеру, Матвей как раз собирался на дежурство.

– Слушаю, – буркнул он в трубку. Все прошлые сутки прошли в метаниях и душевных терзаниях из-за Алены, а это позитива не добавляло.