Однажды папе срочно понадобилось лететь в Прагу на собрание каких-то акционеров, и в тот же день маме нужно было приехать в Найроби, чтобы забрать очередную сиротку с заячьей губой и расщелиной твердого нёба, или получить награду за фильм, или еще по каким-то дурацким причинам. В общем, папа отправился на нашем «лире», а мама арендовала для с нас с ней другой самолет, однако компания, сдающая реактивные самолеты в аренду для личного пользования… они прислали совершенно НЕ ТО, что заказывала моя мама. Весьма неосмотрительно с их стороны. Самолет был с позолоченной сантехникой и ручной росписью на потолке, как те воздушные суда, на которых младшие члены королевской семьи Саудовской Аравии перевозят в Кувейт гаремы элитарных девчонок по вызову. Но время уже поджимало, поменять самолет они не успевали, и мама, оправившись от эстетического потрясения, распсиховалась.
Правда, когда она вернулась в гостиницу после вручения «Оскаров», вошла в номер, наступила на полмиллиона тарелок с недоеденными клубными сандвичами и увидела меня мертвой, задушенной лентой презервативов с Хелло Китти… Не вдаваясь в подробности, просто скажу, что мама распсиховалась еще сильнее.
В это время мой дух еще витал в номере и скрещивал бесплотные пальцы в надежде, что кто-нибудь догадается вызвать «скорую», и примчавшиеся врачи совершат некое чудо реанимации. Горана, ясное дело, давно след простыл. Мы с ним повесили на дверь табличку «Не беспокоить», так что горничная не заходила готовить постели ко сну. Никто не выложил нам на подушки фирменные шоколадки. Свет нигде не горел, в номере было темно. Мама с папой вошли на цыпочках, полагая, что мы с Гораном крепко спим. В общем, зрелище было не самым приятным.
Да и кому бы понравилось наблюдать, как твоя мама бьется в истерике и выкрикивает твое имя, а потом падает на колени в кашу из залитых кетчупом луковых колец и остывших креветок, хватает тебя за мертвые плечи, трясет и кричит, что тебе надо очнуться. Папа все-таки позвонил в службу спасения, но было уже слишком поздно. Врачи не столько спасали меня, сколько возились с маминой истерикой. Конечно, прибыла и полиция; они сделали миллион фотоснимков мертвой меня, уж точно не меньше, чем репортеры из «Пипла», которые наперебой фотографировали меня новорожденную. Детективы из отдела по расследованию убийств сняли с полоски презервативов миллион отпечатков пальцев Горана. Мама приняла миллион таблеток ксанакса, одну за другой. Папа подошел к шкафу, где хранилась новая одежда Горана, распахнул дверцу и принялся срывать с вешалок все костюмы от Ральфа Лорена. Он молча рвал в клочья рубашки и брюки, так что пуговицы отлетали и рикошетили по всему номеру.
Все это время, всю ночь я лишь наблюдала за происходящим, такая же отстраненная и далекая, как моя мама, когда она подключается через ноутбук к камерам видеонаблюдения. Может быть, я задернула шторы на окнах или включила свет, но никто этого не заметил. В лучшем случае – бдительный страж. В худшем – вуайеристка.
Тоже своего рода власть, но совершенно бессмысленная и бессильная.
Один из видов дискриминации – это дискриминация мертвых живыми. Мертвые – самый маргинализированный слой населения. Обычно мертвых изображают исключительно в образе зомби… вампиров… призраков, несущих угрозу живым. Всегда чем-то опасных. Точно так же в массовой культуре 1960-х годов изображали чернокожих. От мертвых надо избавиться. Выгнать их отовсюду, как евреев в четырнадцатом веке. Депортировать, как нелегалов-мексиканцев. Как прокаженных.
Теперь можете надо мной посмеяться. Вы еще живы и, стало быть, делаете что-то правильно. А я мертва, так что смело швыряйте в меня грязью. Прямо в мое жирное, мертвое лицо.