Проклятые

Гигантские пальцы облепили меня, как смирительная рубашка. Они вонзились в рыхлый завал из обрезков ногтей и выхватили меня, как выдергивают из подземной дремоты морковь или редис.

О, боги, может быть, я избалованная и далекая от жизни дочурка богатых и знаменитых родителей, но я все-таки знаю, откуда берется морковь… и откуда берутся дети… хотя и не понимаю, откуда взялся Горан.

С высоты мне видно все: море Насекомых, равнины Битого Стекла, Великий океан зря пролитой спермы, бесконечные ряды клеток, где томятся проклятые души. Подо мной простираются адские просторы, включая демонов всех мастей, которые бродят туда-сюда и пожирают своих незадачливых жертв. В наивысшей точке подъема меня поджидает каньон Влажных Зубов. Ветер жаркого гнилостного дыхания обдает меня вонью похуже, чем было в общественных туалетах в экологическом лагере. В открытой пасти шевелится чудовищный язык, покрытый вкусовыми сосочками размером с мухоморы. Толстые губы лоснятся, огромные, будто тракторные колеса.

Великанша подносит меня ко рту. Я упираюсь обеими руками в ее верхнюю губу, а ногами – в нижнюю. Я как рыбья кость, растопырилась жестко и широко, и меня просто так не проглотишь. Губа под моими руками – на удивление мягкая и приятная на ощупь, словно банкетка в дорогом ресторане, но очень теплая. Словно касаешься кожаной обивки сиденья «ягуара», на котором недавно приехали в Ренн из Парижа.

Лицо демоницы такое огромное, что я вижу лишь рот. Смутно маячат глаза, широченные и гладкие, как стекло, как витрины универмага, только выпуклые, выгнутые наружу. Каждый глаз обрамлен частоколом черных, гигантских ресниц. Еще мне виден кусочек носа размером с небольшой дачный домик с двумя открытыми дверными проемами, затянутыми занавесками из тонких ноздревых волосков.

Рука толкает меня к зубам. Влажный язык тянется к пуговицам моей кофты.

И когда я уже окончательно смиряюсь с уготованной мне участью – меня разжуют и проглотят, а кости выкинут, как скелеты всех куриц отборных мясных пород, которых я съела при жизни, – изо рта великанши вырывается крик. Даже не крик, а сирена воздушной тревоги, бьющая мне прямо в лицо. Мои волосы, щеки, одежда – все развевается, хлопает и трепещет, как флаг в ураган.

Один из моих мокасинов спадает с ноги, летит вниз, кувыркаясь, и оказывается рядом с крошечной фигуркой с вызывающе синим ирокезом на голове. Даже с такой высоты я вижу, что это Арчер, стоящий вплотную к огромной босой ноге великанши. Вытащив из щеки свою большую булавку, Арчер вонзает ее острие в свод стопы демоницы. Вынимает и снова вонзает.

В завязавшейся драке меня то ли роняют, то ли швыряют, то ли все-таки опускают на мягкий ковер из колючих обрезков ногтей. Как только я падаю, меня снова хватают чьи-то руки, на сей раз человеческие, руки Леонарда, и тащат в укрытие под толщей ногтей… Но я все-таки успеваю увидеть, как та же гигантская рука-парашют, поймавшая меня, теперь ловит Арчера, поднимает его и подносит ко рту. Он ругается, брыкается и размахивает булавкой, как саблей, а огромные зубы смыкаются с громким щелчком и срезают его ярко-синюю голову, как гильотиной.

IX

Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Я тебе кое-что расскажу, только пообещай – положи руку на сердце и поклянись, – что НИКОГДА никому не выдашь мой секрет. Я серьезно. Да, знаю, что ты Отец лжи, но мне нужно, чтобы ты поклялся. Если мы хотим строить открытые и честные отношения, ты должен мне гарантировать полную конфиденциальность.

На прошлых зимних каникулах, если вам интересно, я осталась в интернате одна. Разумеется, я сейчас вспоминаю событие из своей прошлой жизни. Для моих мамы с папой Рождество было самым обычным днем, мои одноклассницы все разъехались по лыжным курортам или греческим островам, так что мне пришлось сделать хорошую мину при плохой игре и говорить всем девчонкам, что скоро родители за мной приедут. В тот последний день осеннего семестра общежитие опустело. Столовая закрылась. Учебные классы – тоже. Даже учителя отбыли отдыхать, оставив меня в почти полном одиночестве.

Я сказала «почти», потому что по территории школы бродил ночной сторож или, может быть, даже несколько сторожей. Они проверяли запертые двери и выводили на минимум температуру в отопительных батареях, лучи их фонариков периодически освещали ночной пейзаж, как прожекторы в старом фильме про тюрьму.