Проклятье инквизитора

Эйдан любовался женщиной: ее фигурой, прямой спиной, гордой посадкой головы, нежным профилем и даже тем, как ветер играет подолом легкого синего платья, сменившего сегодня траурный наряд. Виллор отмечал каждую мелочь, каждую деталь, и не мог заставить себя отвести горящего взора от госпожи Ассель. Ему нравилось в ней всё! И внутренняя сила, и достоинство, с которым держалась женщина, и то мягкое свечение, которое появлялось в глазах цвета темного янтаря, когда она смотрела на своего сына. В этим мгновение она казалась по-настоящему живой и естественной. Настоящей.

Эйдан столько раз любовался ею в эти мгновения… Оставаясь на расстоянии, он наблюдал за жизнью вдовы глазами своего зверя. Каждый день, в одно и то же время, когда Ливиана укладывала сына спать, Горт сидел напротив кроватки и неотрывно смотрел на то, как женщина улыбается мальчику, как что-то говорит ему, и как читает книгу со сказками, показывая ребенку красочные иллюстрации. Она читала ту самую книгу, что привез ей в качестве извинений случайный гость, которого толкнула на порог ее дома непогода. И когда Виллор сделал это открытие, он ощутил… сопричастность. Да, именно так – сопричастность к таинству чужой жизни, словно книга стала мостиком между ним и этой маленькой семьей.

И как же он мог сделать иной выбор? Как мог не стать защитой тому хрупкому маленькому миру, за которым украдкой подглядывал, даже через расстояние чувствуя его уют и тепло? К бесам печать! Это были его чувства! Его выбор и его боль, которую он оставлял только себе. Терпкая, с ноткой горчинки, но… упоительно сладкая мука. Она не изматывала душу, она согревала, оставляя надежду на то, что однажды… может быть… если Высшие Силы будут благосклонны… Да, несмотря на решение стать другом Ливиане Ассель, надежда на то, что в ее взоре однажды затеплится свет и для него, тлела в глубине очерствевшей души старшего инквизитора. Эйдан уже давно не лгал себе – он полюбил. Полюбил всем сердцем, безответно и беззаветно.

Страсть? Она была. Виллор солгал бы, если бы сказал, что не желает эту женщину. Впрочем, любовь и страсть извечные спутники, идущие рука об руку, когда дело касается отношений мужчины и женщины. И все-таки, когда, оставив спящего сына на попечение няньки, Ливиана удалялась к себе и заходила в ванную комнату, Эйдан велел Горту оставаться в спальне. Шейду не хотелось ощущать себя сопляком, который подглядывает сквозь кусты за женщинами, купавшимися в реке. Этот период он благополучно миновал в своем отрочестве.

Но однажды, когда переодевшись ко сну и распустив волосы, Ливиана вышла на балкон, чтобы насладиться еще теплым вечером, Эйдан не смог удержать глухого стона. Он глядел, как ветер играл легкой тканью ночной сорочки, то прижимая ее к телу вдовы, то вновь выпуская женщину из невесомых объятий. Бестелесный легкокрылый озорник разметал по плечам темные длинные волосы, затем бросил прядь в лицо… Ливия подняла голову, прикрыла глаза и прикусила нижнюю губу. Возможно, так она сдержала всхлип, Эйдан не знал. Но картина оказалась настолько чувственной, что мужчина задохнулся. Смотреть дальше оказалось слишком тяжело, потому что желание подойти, обнять женщину, развернуть к себе и впиться в губы поцелуем, стало невыносимым.

– Горт, – хрипло позвал он. – Уходи.

Впрочем, к счастью Виллора, обычно Ливиана сразу ложилась в постель, и на этом одностороннее свидание заканчивалось. Зверь приближался к постели, еще мгновение смотрел и уходил, как только слышал, как хозяин негромко произносил:

– Добрых снов, сладкая греза.

После этого Горт покидал дом вдовы Ассель и возвращался в гостиницу «Риетта», садился у ног инквизитора, и тот, улыбнувшись, трепал зверя за ухом:

– Спасибо, дружок.

Возможно, это называется сумасшествием, но Эйдан не готов был отказаться от него, не хотел исцелиться… или хотел? Кажется, когда-то хотел. Наверное, это было верным решением, но чем дольше он оставался рядом, тем больше крепло его наваждение, тем ярче разгоралась в сердце любовь. И уже даже не изумлял парадокс этого чувства. Пусть он и знал теперь о Ливиане Ассель почти всё, но по-прежнему она оставалась для инквизитора таинственной незнакомкой. И всё же эта женщина стала частью души Эйдана Виллор, кажется, навсегда заняв в ней свое место.

– Она для меня, – прошептал шейд, глядя, как вдова уходит с сыном и нянькой в детский уголок, с таким тщанием подготовленный старшим инквизитором.

Эйдан проводил ее взглядом, после развернулся лицом к дереву и уперся лбом. Он зажмурился изо всех сил, заставляя себя стряхнуть сладкий дурман. Ему нужна была чистая голова, чтобы вести непринужденный разговор не только с Ливианой Ассель, но и с теми, кто встретится на пути к ней. Душа Виллора протестовала против промедления, но оно было необходимо, и чтобы не сорваться на того, кто встанет на дороге, инквизитор хотел усмирить свои желания. Он призвал на выручку всю свою волю, протяжно выдохнул и шагнул из ненадежного укрытия.