Проклятая игра

Марти словно держал в руках части пазла, которые нужно сложить в одну большую картинку. Фрагменты дюжины сцен: Уайтхед, блистающий посреди своей свиты; Уайтхед, сидящий перед окном, глядя в ночь; Уайтхед — всемогущий владелец империи; Уайтхед, подобно пьяному грузчику заключающий пари о том, куда побежит лиса.

Последний фрагмент казался самым загадочным В нем явно был ключ, соединяющий эти разрозненные образы. У Марти появилось престранное ощущение, будто исход пари о лисе был предопределен. Это невозможно, но все же, все же… Если Уайтхед в любой момент мог положить палец на колесо, то выбор направления, куда побежит лиса, вправо или влево, оставался в его власти. Он знает будущее наперед — не потому ли дрожат фишки и пальцы — или формирует его?

Раньше Марти отбросил бы эти тонкости. Но он изменился; его изменила жизнь в Святилище, его изменили загадки Кэрис. Его усложнили сотней способов, и часть мозга страстно желала вернуться к прежней черно-белой ясности. Однако он чертовски хорошо знал, что такая простота — ложь. Опыт строился из бесконечных неопределенностей — мотивов, ощущений, причин и следствий, — и если при определенных обстоятельствах ты выигрываешь, нужно понять, как работают эти неопределенности.

Нет; он не выиграл. Это не выигрыш и не проигрыш; по крайней мере не так он понимал их раньше. Лиса свернула налево, и у Марти в кармане оказалась тысяча фунтов; но он не испытал воодушевления, как бывало, когда он выигрывал на скачках или в казино. Просто черное перетекало в белое, и наоборот, а он едва отличил одно от другого.

30

В середине дня Той позвонил в поместье, поговорил с рассерженной Перл, которая уже уходила, и попросил передать Марти, чтобы тот связался с ним в Пимлико. Но Марти не перезвонил. Той подумал: либо Перл забыла передать Марти сообщение, либо Уайтхед вмешался и предотвратил звонок. Какова бы ни была причина, Той не поговорил с Марти и винил себя за это. Он обещал сообщить Штраусу, если дела пойдут совсем плохо. И такой момент настал. Ничего особенного не случилось; возможно, беспокойство Тоя рождено скорее инстинктом, нежели фактами. Но Ивонна научила его доверять сердцу, а не голове. Все вот-вот пойдет прахом, а он не предупредил Марти. Может быть, из-за этого он плохо спал, а когда проснулся, остатки отвратительных сновидений мелькали в его голове.

Не все переживают молодость. Многие умирают рано, как жертвы собственной жажды жизни. Той не стал жертвой, хотя приблизился к этому на опасно близкое расстояние. Тогда он еще ничего не знал. Он был ослеплен видом новых заводей, куда его увлек Уайтхед, чтобы понять их смертельную опасность. Он беспрекословно и старательно подчинялся желаниям великого человека Ни разу не усомнился в своих обязанностях, какими бы преступными они не казались. Почему же теперь он удивляется, когда его собственные тяжкие преступления молчаливо преследуют его? Он лежал в липком поту рядом со спящей Ивонной, и одна фраза крутилась в его черепе: «Мамолиан придет».

Это единственная ясная мысль, не оставлявшая его. Остальные — о Марти, об Уайтхеде — были смесью стыда и обвинений. Только отчетливая фраза: «Мамолиан придет» отделилась от хаоса четкой точкой, на которой крепко держался его ужас.

Никакие извинения не спасут. Никакое унижение не обуздает гнев Последнего Европейца. Потому что Той был юным и жестоким и он мерзко поступил с Мамолианом. Когда-то давно, ничего не понимая по молодости, он заставил Мамолиана страдать. Угрызения совести пришли слишком поздно, запоздали на двадцать-тридцать лет. И разве все эти годы он не жил на доходы от своей жестокости?

— О боже, — воскликнул он, прерывисто дыша. — Господи, помоги мне.

Испуганный и готовый позволить себе этот испуг, чтобы его утешили, Той повернулся к Ивонне. И не увидел ее. Вторая половина кровати была холодна.

Он сел, ничего не понимая.

— Ивонна?

Дверь спальни оказалась приоткрыта, ее освещала слабая лампа наверху. В комнате царил хаос Той и Ивонна весь вечер собирали вещи и не закончили сборы, когда улеглись в час ночи. Одежда была свалена в кучу на комоде, в коридоре зевал открытый чемодан, галстуки висели на спинке стула, как высохшие змеи, припав языками к полу.

Он услышал шум в коридоре. Он хорошо знал мягкую поступь Ивонны. Она вышла за стаканом яблочного сока или бисквитом, как обычно делала. Ее силуэт появился в дверях.

— С тобой все в порядке? — спросил Той.

Она пробормотала что-то вроде «да». Он опустил голову на подушку.

— Снова проголодалась, — проговорил он, закрывая глаза. — Вечно голодная.

Холодный воздух проник в кровать, когда Ивонна подняла простыню, чтобы скользнуть к нему.

— Ты оставила свет наверху, — проворчал он, чувствуя, как сон вновь наваливается на него.

Ивонна не ответила. Наверное, сразу заснула: она была наделена этой благословенной способностью. Той повернулся в полутьме, чтобы взглянуть на нее. Она не храпела, но это не походило и на молчание. Он прислушался внимательно, его внутренности нервно сжались в комок. Она издавала какой-то жидкий звук — словно дышала сквозь тину.