Проклятая

Теодор и кто там с ним был ещё отшатнулись, когда я, вытянув руку, резанула по запястью крест-накрест. Боль отрезвила на мгновение, но потом в воздухе засияла громадная пентаграмма, в центре которой, невидимые, кружились духи и…

— Наконец-то, госпожа.

Я не вздрогнула — ждала этот голос. Но, думаю, если Теодор был рядом, в его прекрасной тёмной шевелюре появились седые волосы. Видеть демона и не испугаться? Ха.

А вот мне было всё равно. Даже если бы он меня сожрал вместо того, чтобы служить — всё равно.

Они приникли к моей руке — невидимые. Я чувствовала сотни, тысячи губ, тянущих из меня энергию. А потом:

— Прикажи, госпожа. Прикажи-и-и-и…

Почти как там, в гробницах, где серые существа называли меня госпожой. И отголосок желания могущества, власти, господства…

— Прикажи-и-и-и!

Я открыла глаза и выдохнула, указывая на вражеский лагерь:

— Убейте.

Шелест, как вздох облегчения, заглушил крик в душе — голос Армана: «Алиска!»

Да, только в первый раз это сложно.

А на самом деле легко. Всего-то — отдать приказ.

Снова превратившись в куклу, я равнодушно наблюдала, как моя призрачная армия туманом окутывает лагерь, как то тут, то там вспыхивают щиты святош. А потом — резко оборвавшийся слаженный вопль. И всего-то около минуты. И всё…

Я обернулась. Путаясь в юбках платья, подошла к группе людей, среди которых был мой брат. Встретилась с ним взглядом.

— Ты этого хотел?

Он не мог вымолвить ни слова, ошалело глядя, как я иду к своему шатру. И долго ещё весь наш лагерь окутывало напряжённое молчание — взорвавшееся потом испуганными и изумлёнными восклицаниями.

Но я к тому времени уже крепко спала.

И совесть в лице Армана меня уже не мучила.

Первый раз и правда самый сложный. Но только он.

Утром солнце светило ярко и головная боль больше не мучила. Я чувствовала себя так, будто заново родилась. Даже испуганные слуги и солдаты воспринимались как должное. Точнее я просто не обращала на них внимания.

Наверное, так чувствует себя рыцарь, победивший дракона. Я убила своего. Да как легко! Чего я боялась раньше? Людского мнения? Да бросьте, меня всё равно ненавидят. Так зачем мне их жалеть?

— Алисия, — выдохнул брат, лично открывший для меня дверцу кареты. — Твоя рука…

Я проследила за его взглядом. Моя рука, от запястья до кончиков пальцев, исписанная какими-то символами. Теми же, что я видела, впервые вырастив виноград. Но тогда они покрывали только запястье. И сияли. Сейчас казались ожогами. Смотрелось отвратно, но ничуть не болело.

— Найди мне перчатки, — потребовала я, забираясь в карету.

Брат кивнул и захлопнул дверцу.

Весь день меня подташнивало — сдуру выглянула в окно. Трупы, обезображенные, непохожие местами и на людей преследовали меня ещё долго. Трупы, жужжание мух, запах…

Господи, не дай Арману узнать…

Меня везли вслед за армией, марширующей вглубь какой-то страны, к какому-то городу. Да, я снова не удосужилась посмотреть на карту. Да и зачем? Я и в окно больше не глядела.

От нашей армии бежали, точно от монстра. От меня бежали. И мне это нравилось. Я обнаружила странную притягательность в общем страхе. Эта… власть оказалась куда вожделенней трона, богатств и даже никчёмной любви народа.

Города, слившиеся в одну мешанину серого, сдавались один за другим. По приказу Теодора и Дамиана клириков убивали — святоши пытались заставить людей сражаться. Ха! Когда один такой «шубутной» городок я окружила колючками, как когда-то мой замок, жители сдались сразу и добровольно. Только какие-то фанатики заперлись в церкви и там же сгорели. То ли сами сожглись, то ли кто-то из наших факел бросил…

К середине осени часть армии пришлось оттянуть к нашей с Теодором столице. Клирики мутили народ. И, если юг верил в какой-то там огонь, то у меня на родине триединый Бог был в большом почёте — а, значит, и его служители.

На ходе войны это, вроде, не сказалось. Я, правда, не вникала, что там, но продемонстрировать собственную силу перед сотнями зрителей в очередном городишке? Это оказалось поинтересней, чем летать с Арманом за сокровищами. Здесь я купалась во всеобщем внимании — то, чего мне не доставало всю жизнь. Они меня боялись — все до единого, что в нашей армии, что во вражеской. А у меня мурашки по коже от их испуганных взглядов. М-м-м!

Я научилась находить в страху удовольствие. Он родной был, страх, знакомый с детства. Всегда — страх.

А всего-то надо было принять как данность, что они никогда меня не полюбят.

И никто, никто не мог мне противостоять. Клирики бежали — за редким исключением. Я больше не боялась их «отрядов» (человек десять, никогда больше). Как намострячилась вызывать демонов — так и не боялась. У меня запястья не заживали — но и чёрт с ними, и так покрытыми какой-то гадостью. Символы-то не исчезли, с перчатками я уже сроднилась. Такая мелочь по сравнению с чувством восторга, к которому я уже начала привыкать.