Проклят и прощен

Лили ничего не имела против этого. Если этот поцелуй руки не был ей так приятен, как поцелуй молодого барона Верденфельса, то рыцарская вежливость адвоката все-таки была достойна всяческого уважения. Наконец-то он начал обращаться с «маленькой» Лили, как со взрослой, и она пришла от этого в такое восхищение, что даже дружески помогла ему снять пальто. Тогда на сцену явился роковой фрак, потом новые узкие лайковые перчатки, вызывавшие подозрение, и наконец букет, вынутый из бумажной обертки, защищавшей его от зимней стужи. Глаза Лили широко раскрылись от изумления. Когда же Фрейзинг передал ей прекрасный букет из фиалок, ландышей и подснежников, прибавив многозначительно: «Прекрасной фиалке — первые весенние цветы», тогда только Лили начала догадываться, что пятая вариация знакомой темы относит-ся к ней самой. В первое мгновение она была так поражена, что не могла выговорить ни слова. Приняв это за благоприятный признак, Фрейзинг приступил к предложению, делая необходимые изменения соответственно с юным возрастом его теперешней избранницы. Еще несколько раз упомянув о прекрасных фиалках, он наконец попросил руки Лили.

Оправившись тем временем от своего первого испуга, молодая девушка только что собралась громко расхохотаться, как вдруг у нее мелькнула поразившая ее мысль, что ей действительно делают серьезное предложение и что она поэтому должна держать себя, как подобает в подобном случае. Подавив неуместную детскую веселость, Лили с серьезным торжественным видом слушала признания Фрейзинга; когда же он кончил, она с достоинством ответила на «лестное предложение». Это был тот же ответ, который Анна дала ему четыре месяца тому назад и который ее младшая сестра повторила теперь так же бегло, как недавно сделала это с проповедью Вильмута о самоубийстве. Она объяснила жениху, что хотя не может выйти за него замуж, но сохранит к нему глубокое уважение и предложила ему вечную дружбу и благодарность.

— Опять глубокое уважение! — в отчаянии воскликнул адвокат. — Фрейлейн Лили, неужели у вас нет других чувств для меня?

В этих словах звучала такая печаль, что Лили забыла свое достоинство.

— Я очень уважаю вас, дядя советник, — с раскаянием воскликнула она, но он только меланхолически покачал головой.

— Да, я это знаю, это — моя всегдашняя судьба. Ах, с каким удовольствием я отдал бы вечное «уважение» за единственное маленькое, короткое «да»!

Лили словно почувствовала упрек за то, что не могла исполнить его скромное желание; в порыве сострадания она схватила неудачливого жениха за руку, стараясь утешить его.

— Пойдемте, дядя, сядем на диван и все обсудим.

— Вы хотите обдумать мое предложение? — с прояснившимся лицом воскликнул Фрейзинг, следуя приглашению.

— Нет, я не то хотела сказать! — запротестовала Лили. — Ведь мне только шестнадцать лет, а вам...

— Я во всяком случае старше, но между вашей сестрой и ее мужем разница в летах была гораздо значительнее.

— Но вы, вероятно, не хотите, чтобы я любила вас так, как любила моего зятя, а именно — как почтенного дядюшку?

— Нет, этого я не хочу, — обиженно проговорил Фрейзинг. — Впрочем, я еще не так стар, чтобы годиться вам в дедушки, ведь мне только сорок седьмой год.

— Я привела это просто как пример! — оправдывалась молодая девушка. — Я охотно помогла бы вам, и если сама не могу выйти за вас замуж, то не могу ли найти вам жену?

Предложение Лили звучало очень искреннее, но адвокат, очень огорчившийся сравнением с «дедушкой», был еще в раздраженном состоянии.

— Нет, благодарю вас, — возразил он. — Я сам это сделаю, если вообще еще решусь на это.

— Но только не в пятницу! — попросила Лили. — Сегодня опять этот несчастный день, который наверно и есть виновник вашей неудачи. Ведь фрейлейн Гофер предсказала вам!

— Мне нет дела до фрейлейн Гофер и ее предсказаний, — отрезал Фрейзинг так сердито, что молодая девушка посмотрела на него с испугом.

— Ах, как жалко! Как раз Эмму Гофер я и хотела предложить вам в супруги.

Это было уж слишком для юриста; он вскочил.

— Вы насмехаетесь надо мной! Ведь вам известно, в каких я отношениях с нею! Она ненавидит во мне сухого юриста, а я ненавижу в ней олицетворенное суеверие, и мы не делаем из этого никакой тайны.

Он со злостью схватил шляпу и собирался, по-видимому, взять пальто, чтобы поскорее покинуть дом, где так безжалостно осмеивали его чувства, но Лили не трогалась с дивана.

— Вы ошибаетесь, дядя советник! — хладнокровно сказала она, — вас любят.

— Где? Как? — воскликнул до крайности пораженный Фрейзинг, останавливаясь перед молодой девушкой.

— Эмма Гофер любит вас, — повторила молодая девушка, — только она не показывает вам этого.

Адвокат положил шляпу на стол, снова уселся на диван и спросил деловым тоном:

— Откуда вы это знаете?