Происхождение всех вещей

— Кристина была моим счастьем и моей наградой, — промолвил преподобный Уэллс. — Но моя жена считала, что Таити — не место для юной англичанки. Слишком сильно тут дурное влияние. Я был с ней не согласен, но так уж она считала, моя миссис Уэллс. И когда Кристина стала юной леди, миссис Уэллс отвезла ее обратно в Англию. С тех пор я их больше не видел. И не увижу.

Альме это показалось несправедливым. Ни один добрый англичанин, подумала она, не должен оставаться здесь, посреди южных морей, сам по себе и встречать старость в одиночестве. Она вспомнила отца в его последние годы: что бы он делал без Альмы?

Словно прочтя ее мысли, преподобный Уэллс промолвил:

— Мне не хватает моей милой жены, разумеется, да и Кристины, но совсем без близких я не остался. Сестра Ману и Этини для меня сестры не только по названию. Что касается нашей миссионерской школы, то за все годы мне выпала удача воспитать нескольких блестящих, добросердечных учеников, которых я считаю своими детьми. Некоторые из них сами теперь стали миссионерами. Они служат проповедниками на дальних островах, эти наши туземные ученики. Таматоа Маре проповедует Евангелие на великом острове Райатеа. Стараниями Патии длань Спасителя простирается теперь и на Хуанхине. А Паумоана без устали славит имя Господа на Бора-Бора. Видите ли, на Таити существует такое понятие — тайо, это что-то вроде усыновления: так чужие люди становятся родней. Когда вступаешь с туземцем в тайо, ваши генеалогические древа объединяются, и вы становитесь частью наследия друг друга. По крайней мере, так на это смотрят таитяне, да и я тоже. Генеалогия здесь очень важна. Есть таитяне, способные назвать своих предков в тридцатом колене, мы так перечисляем хронологию библейских родов. Стать частью этих родов — великая честь. Поэтому можно сказать, что у меня есть мои сыновья-таитяне, живущие на этих островах, — они для старика отрада.

— Но они же живут не с вами, — вырвалось у Альмы. Она знала, как далеко отсюда Бора-Бора. — Они не помогают вам и не сумеют позаботиться о вас, если вам понадобится их помощь.

— Вы правы, но меня греет мысль об одном лишь их существовании. Боюсь, моя жизнь кажется вам довольно печальной. Не спешите с выводами. Я живу там, где должен жить. Поймите, я никогда не смог бы бросить свою миссию. Моя работа здесь — не временное занятие, сестра Уиттакер. И не служба, после которой выходят на пенсию и доживают дни в комфорте, впав в старческий маразм. Моя работа состоит в том, чтобы эта маленькая церквушка осталась на своем месте до конца моих дней, как плот, способный спасти всех от штормов и невзгод этого мира. И если кто захочет взойти на мой плот, да будет так. Я не могу никого принудить взойти на него, но как я могу бросить свой плот? Моя добрая жена винит меня в том, что христианином у меня получается быть лучше, чем миссионером. Пожалуй, она права! Я даже не знаю, удалось ли мне обратить в свою веру хоть одного человека. Но эта церковь — моя миссия, сестра Уиттакер, и потому я должен здесь оставаться.

Потом Альма узнала, что ему было семьдесят семь лет.

Он прожил в заливе Матавай дольше, чем она на этом свете.

Глава двадцать четвертая

Шли месяцы.

На острове настало время, которое у таитян зовется хиайя — голодный сезон. В этот сезон плоды хлебного дерева становилось трудно найти, и людям иногда приходилось голодать. К счастью, в заливе Матавай такой беды не было. Не было здесь и особого изобилия, но и от голода никто не умирал. Рыбы и клубней таро хватало на всех.

О, клубни таро! Пресные клубни, которые так всем надоели! Толченные и измельченные в пюре, сваренные и скользкие, запеченные на углях, в виде каши, скатанной в липкие маленькие шарики — пой, они использовались и для еды, и для причастия, и свиньям на корм. Клубневое однообразие иногда разбавлялось добавлением в рацион миниатюрных бананов — сладких и вкусных, которые можно было глотать почти целиком. Но в октябре стало трудно найти даже их. Альма тоскливо посматривала в сторону свиней, но сестра Ману, видимо, приберегала их на другое — более голодное — время. Поэтому свининой полакомиться не вышло, и клубни таро ели на завтрак, обед и ужин; иногда, если повезет, каждому доставалось и по большой рыбине. Альма все бы отдала, чтобы хотя бы один день обойтись без таро, но день без таро был бы днем без еды. Она начала понимать, почему преподобный Уэллс перестал есть вовсе.