Человечек приблизился. Трудно было сказать, что в нем казалось более невероятным — миниатюрный рост или худоба. Он казался меньше Альмы вполовину, фигура у него была как у ребенка, притом тощего как скелет. Щеки ввалились, плечи были острыми и торчали под рубашкой. Штаны на узкой талии удерживались дважды обвязанной веревкой. Борода его отросла до середины груди. На нем были какие-то странные сандалии — видимо, тоже свитые из веревки. Шляпы не было, а лицо сильно загорело. Одежда представляла собой не совсем лохмотья, но что-то близкое к тому. Он был похож на сломанный маленький зонтик. На постаревшего жителя необитаемого острова, когда-то выброшенного на берег после кораблекрушения.
— Преподобный Уэллс? — снова спросила Альма уже не так уверенно.
Он подошел ближе.
Он взглянул на нее снизу вверх честными и ясными голубыми глазами — голову ему пришлось задрать очень высоко.
— Я преподобный Уэллс, — отвечал он. — По крайней мере, мне все еще кажется, что я — это он!
Он говорил с легким отрывистым акцентом какого-то из Британских островов.
— Преподобный Уэллс, меня зовут Альма Уиттакер. Надеюсь, вы получили мое письмо?
Он наклонил голову вбок, как птичка, с невозмутимым интересом:
— Письмо?
Значит, худшие ее опасения оправдались. Ее здесь никто не ждал. Она сделала глубокий вдох и попыталась понять, как лучше объясниться.
— Я приехала с визитом, преподобный Уэллс, а возможно, и задержусь на время, как вы, наверное, сами поняли. — Женщина несколько извиняющимся жестом обвела груду своих коробок. — Я интересуюсь ботаникой и хотела бы изучить местную растительность. Мне известно, что вы и сами натуралист. Приехала я из Филадельфии, из Соединенных Штатов. Я также намерена осмотреть плантацию ванили, принадлежащую моей семье. Моим отцом был Генри Уиттакер.
Мужчина поднял свои похожие на пух белые брови.
— Вашим отцом
— Увы, это так, преподобный Уэллс. В прошлом году.
— Мне жаль это слышать. Да упокоится он в Царстве Господнем. Видите ли, я тоже работал на вашего отца в течение многих лет… в некотором роде. Я продал ему немало образцов, за которые он щедро наградил меня. Я никогда не встречался с вашим батюшкой, но сотрудничал с его посланником, мистером Янси. Он всегда был крайне великодушным и честным человеком, ваш добрый батюшка. Сколько раз за эти годы средства, полученные от Генри Уиттакера, помогали спасти этот маленький поселок! Мы не всегда можем рассчитывать на Лондонское миссионерское общество в такой глуши, видите ли. Но мистер Янси и мистер Уиттакер никогда нас не подводили. Скажите, знакомы ли вы с мистером Янси?
— Я хорошо его знаю, преподобный Уэллс. Я знала его всю свою жизнь. Он устроил мой приезд сюда.
— Конечно! Конечно же вы его знаете. Тогда вам известно, какой это добрый человек.
Альме никогда не пришло бы в голову назвать Дика Янси «добрым человеком» (если бы ей велели описать его, она бы скорее сказала, что он страшен внешне, но работу свою делает хорошо), но она все равно кивнула. Кроме того, она никогда прежде не слышала, чтобы о ее отце отзывались как о человеке щедром, честном или добром. Эта мысль была ей непривычна. Она вспомнила одного малого из Филадельфии, который однажды назвал отца хищным двуногим. Как удивился бы этот человек теперь, узнав, насколько высоко ценятся дела хищного двуногого здесь, в этой тихоокеанской глуши! Одна только мысль об этом заставила Альму улыбнуться.
— Я с радостью покажу вам плантацию ванили, — продолжил преподобный Уэллс. — С тех пор как нас покинул мистер Пайк, управление плантацией взял на себя туземец из нашей миссии. Вы знали Амброуза Пайка?
Сердце в груди у Альмы совершило пируэт, но ей удалось сохранить нейтральное выражение лица и ровный тон:
— Да, мы были немного знакомы. Я довольно активно участвовала в делах отца, преподобный Уэллс, и надо сказать, это мы с ним вдвоем приняли решение отправить мистера Пайка сюда, на Таити.