Происхождение всех вещей

После ухода адвоката ошеломленная Альма, чувствуя жалость к самой себе, отправилась на поиски Ханнеке де Гроот. Она нашла старую домоправительницу внутри большой остывшей печки на кухне; Ханнеке стояла, выпрямившись во весь рост, и совала метлу в дымоход, пытаясь сбить со стены гнездо ласточки. На голову ей уже высыпался слой сажи и грязи.

— Разве не может кто-нибудь заняться этим вместо тебя, Ханнеке? — спросила Альма по-голландски вместо приветствия.

Грязная и запыхавшаяся Ханнеке бочком выбралась из-под дымохода.

— Думаешь, я их не просила? — разгневанно проговорила она. — Но найдется ли, по-твоему, кроме меня, в этом доме хоть одна христианская душа, согласная сунуть шею в печную трубу?

Альма принесла Ханнеке мокрую тряпку утереть лицо, и две женщины сели за стол.

— Адвокат уже ушел? — спросила Ханнеке.

— Всего пять минут назад, — отвечала Альма.

— Быстро он.

— А дел было всего ничего.

Ханнеке нахмурилась:

— Значит, он все тебе оставил?

— Все мне, — сказала Альма.

— А Пруденс ничего?

— Ничего, — ответила Альма, заметив, что про себя Ханнеке ничего не спросила.

— Ну тогда чтоб его черти взяли, — проговорила Ханнеке, пораздумав минутку.

Альма почувствовала прилив гнева:

— Будет, Ханнеке. Не злись. Отец и дня не пролежал в могиле.

— Тем скорее его черти возьмут! — повторила Ханнеке. — Будь проклят этот упертый негодяй за то, то пренебрег второй своей дочерью.

— Она все равно бы ничего от него не взяла, Ханнеке.

— Ты же не знаешь, так ли это, Альма. Она — часть этой семьи, по крайней мере, так должно быть. Твоя мать, которую все мы так горько оплакиваем, хотела, чтобы она стала частью этой семьи. Но полагаю, теперь ты сама позаботишься о Пруденс?

Эта мысль застала Альму врасплох.

— Каким образом, Ханнеке? Моя сестра видеть-то меня не хочет, а все подарки возвращает. Я даже пирог к чаю ей не могу принести, не услышав в ответ упрека. Ты что же, правда думаешь, что она позволит мне поделиться с ней богатством?

— Она гордячка, наша Пруденс, — проговорила Ханнеке скорее с восхищением, чем с беспокойством.

Альме захотелось сменить тему:

— Ханнеке, и что станет с «Белыми акрами» теперь, когда нет отца? Я не хочу без него управлять поместьем. У дома словно вырвали огромное живое сердце. Мне больше нет смысла здесь оставаться, когда отца больше нет рядом.

— Я не позволю тебе забыть о сестре, — проговорила Ханнеке, как будто и не слышала, что только что сказала Альма. — Одно дело Генри, покойнику, быть грешным и эгоистичным дураком, и совсем другое — тебе вести себя так же.

Альма снова обозлилась:

— Сегодня я к тебе пришла за поддержкой и советом, Ханнеке, а ты меня оскорбляешь. — Она встала, собираясь выйти из кухни.

— Да сядь ты ради бога, Альма. Никого я не хочу оскорбить. Я лишь хочу сказать тебе, что ты в большом долгу у сестры и должна проследить, чтобы долг этот был уплачен.

— Я своей сестре ничего не должна, — искренне удивившись, отвечала Альма.

Ханнеке раздраженно всплеснула руками, все еще черными от сажи:

— Ты что же, Альма, совсем ничего не замечаешь?

— Если ты о том, что у нас с Пруденс не самые теплые отношения, Ханнеке, то знай, что не стоит винить в этом одну лишь меня. Она виновата не меньше моего. Нам вдвоем и так никогда не было уютно вместе, а все эти долгие годы она меня просто отталкивала.

— Я не о теплых сестринских отношениях сейчас говорю, дитя мое. Многие сестры не наладили теплых отношений. Я говорю о жертвах. Мне известно все, что происходит в этом доме, Альма Уиттакер. Думаешь, ты единственная, кто прибегал ко мне в слезах? Думаешь, одна ты стучалась в дверь Ханнеке, когда горе становилось слишком невыносимым? Я все ваши секреты знаю.

Альма в недоумении попыталась представить свою сестру Пруденс, бегущую в объятия Ханнеке в слезах. Нет, такую картину ей нарисовать не удалось. Пруденс никогда не была так близка с Ханнеке, как Альма. Она не знала Ханнеке с пеленок и не говорила по-голландски. Откуда тут взяться близости?

И все же Альма не могла не спросить:

— Какие секреты?

Теперь домоправительница, кажется, уже нарочно донимала ее своим молчанием, и Альма не вытерпела.

— Я не в силах заставить тебя рассказать мне все, Ханнеке, — сказала Альма, переключаясь на английский. Она была слишком раздражена, чтобы говорить на знакомом ей голландском. — Твои секреты принадлежат тебе, коль решишь их хранить. Но я приказываю тебе прекратить играть со мной. Если тебе известно что-то об этой семье, что, как тебе кажется, я должна знать, я хочу, чтобы ты мне рассказала. Но если тебе по душе просто сидеть здесь и смеяться над моим невежеством — невежеством в делах, о которых я не имею понятия, — тогда мне жаль, что я вообще к тебе сегодня пришла. Мне предстоит принять важные решения, касающиеся абсолютно всех в этом доме, и я скорблю по отцу. На моих плечах теперь лежит большая ответственность. У меня нет ни времени, ни сил играть с тобой в угадайки.

Ханнеке смотрела на Альму внимательно и слегка прищурившись. В конце ее речи она кивнула, словно одобряя тон и смысл сказанного Альмой.