Прогулки по Европе

Перебрали весь выпуск Ecole Normale приема 1955 года (к которому как бы условно приписан и я). Почти все вышли в прошлом году на пенсию. Даже библиотекарем Ecole Normale вместо нашего милейшего Петиманжена теперь некая дама. Про Ажежа что-то больше не слышно; но тут беда еще и в том, что на телевидении и в тому подобных сферах мода на лингвистику ныне уже прошла.

А вот мой энтузиазм в рассказах о том, как меня хорошо принимали в Англии, вызвал одни только усмешечки. «Я вижу, ты забыл первейшее правило, – издевательски-театральным тоном говорит Жан, – что если тебя обласкал англичанин, то думай, пока не разгадаешь, какой коварный план он задумал у тебя за спиной». Я сразу же вспомнил, как в Англии на вопрос «Вы теперь возвращаетесь в Москву?» мне доводилось беззаботно отвечать «Нет, я сейчас еду во Францию» – и наступало тяжкое молчание, как после самой вопиющей бестактности. Так что всю душевность сердечного согласия (Entente Cordiale) испытал, что называется, прямо на себе.

В среду с утра в Лувр (ведь во вторник он был закрыт), хоть и жаль уходить с улиц при таком праздничном, рассиявшемся солнце. Ассирия, Иран, Фаюм, архаичная Греция. Увы, в Лувре острый недостаток средств, уволена часть смотрителей, и поэтому в каждый день недели открыта только какая-то часть залов – по очереди. Чтобы гарантированно увидеть какой-то конкретный зал, нужен не день, а неделя.

Спросил, есть ли у них в музее церы. Отвечают: по крайней мере в экспозиции точно нет.

А к вечеру уже в Лион. Как выяснилось, Ремо Факкани в последний момент от участия в лионском коллоквиуме таки отказался – совершенно так же, как с приездами в Новгород.

Докладывать пришлось два дня подряд – в четверг 28-го (для всех желающих) и в пятницу 1 марта (на коллоквиуме).

Довелось хлебнуть участия в так называемой профессиональной беседе – когда на классическом западном уровне взаимного доброжелательства обсуждаются коллеги со всего света (в данном случае лингвисты). Узнал, что в 1999 г. умер Мартине. Услышал славную дозу дурного про Хомского, Якобсона, Мартине, а затем и едва ли не про всех сколько-нибудь заметных наших. Стали расспрашивать меня, где на Западе я преподавал или читал отдельные лекции. Я по неосторожности отвечал простодушно, но все-таки перечислял не всё, стараясь подавить в себе мелкую гордость от того, что список получался большой. Наиболее активный из обсуждателей откомментировал так: «Ну да, конечно, ведь в России зарплаты близки к нулю. Что же удивительного, что русские соглашаются на любую работу».

Малоприятный рекорд: выяснилось, что я был в Лионе раньше, чем почти все участники коллоквиума родились, – в 1956 году. Особого шарма у Лиона не заметно. Но он просто пухнет от богатства: улицы широченные, мосты огромные, дома вычищенные, трамваи и поезда метро как елочные игрушки – сияющие свежей полировкой, без единой молодежной надписи; станции метро больше похожи на московские, чем на парижские; метро бесшумное (на огромных шинах) и без водителя – можно забраться в нос первого вагона и испытать бесподобное ощущение, что это как бы ты ведешь поезд по туннелю.

Гуляли по городу с Мариной Бобрик. Сильнейшее впечатление – галло-романский музей. Он вписан в тот же склон нависшей над городом горы, что и два римских театра, которые хорошо сохранились и образуют вместе с музеем единый огромный музейный комплекс. Сам музей дышит все тем же городским богатством: невероятно просторен, экспонаты стоят свободно, как в парке. Гора архитектурно использована так, что вошедший в музей начинает двигаться по легкому покату вниз и продолжает это движение, нигде не встречая лестниц, по всему огромному спиралеобразному серпантину музея. Такой себе спуск в подземное царство – как в фильме «Черный Орфей». В конце пути посетитель оказывается уже на много этажей ниже его начала – где-то у подножия горы.