Прогулки по Европе

И вот теперь, на вапоретто, идущем в Мурано, на палубе, набитой локоть к локтю, я получил самое большое удовлетворение тщеславия. На Fondamenta Nuove среди прочих вошла тетка, абсолютно местная, злобноватого вида, втиснулась в плотную толпу на палубе и из всех, кто оказался рядом, выбрала не кого-нибудь, а меня, чтобы спросить что-то по-венециански! Потом я даже примерно сообразил, что: идет ли это вапоретто на кладбище. Но в первый момент был так поражен, что и слова вымолвить не мог. За эти секунды она поняла свой чудовищный промах и явно была им потрясена больше моего: от досады аж вся перекосилась, махнула рукой, только что не сплюнула, и повернулась задом, чтобы мой вид не напоминал ей, как она опростоволосилась и уронила в грязь свое венецианское достоинство.

В эти дни в Венеции «низкая вода», acqua bassa. Деревянные сваи фарватеров вылезли из воды на полметра выше обычного и выглядят жалко. Их подводные части – как обугленные спичечки: в два раза тоньше, абсолютно черные; просто физически чувствуешь, как изъели их вода и время. Впрочем, теперь уже многие из них заменены на бетонные.

Поплыл в почти неведомое туристам место – на Сан-Пьетро. Узкие улочки, завешанные поперек веревками с бельем, сувенирных лавок нет, люди – как в каком-нибудь рыбацком городке. Постепенно выбрел в более привычные места – на via Garibaldi. Присел на пустынной набережной – откуда-то вылезает поддатый абориген, настойчиво зовет пойти с ним выпить (не уточняя, надобно заметить, на чей счет). Уклонился и вижу тяжелое борение на его физиономии – между желанием меня все-таки уломать и венецианским достоинством. Сказал мрачно: «Неужели и правда не хочешь выпить?» – и венецианское достоинство победило. Через минуту подходят две итальянки, туристки междугороднего масштаба: «Как попасть на via Garibaldi?» Тут уж не отказываю себе в тщеславном удовольствии ответить вальяжно-снисходительно: «Да вы, почитай, на ней уже стоите!»

После долгого свободного шатания задумался: куда пойти, чтобы сесть за столик. Решил – на riva degli Schiavoni, чтобы было прямо напротив открытого простора лагуны, в десяти шагах от воды и гондол, там, где написано:

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.

И так в Венеции четыре дня подряд, уезжая на ужин и ночь в Тревизо к Ремо Факкани, а в последний день – в Падую к Розанне Бенаккьо. И все дни весеннее солнце и прохладный ветерок.

Для туристов в Венеции не устают придумывать новые штуки, например, невиданные прежде маски с перьями. А еще текучие часы Дали (в разных вариантах); и они ходят! стрелки тоже волнистые и как-то ухитряются ползать. И везде тысячи, миллионы муранских стеклянных вещиц. И ведь красиво же, сколько ты себе ни тверди, что это-де на потребу туристам. В каком-то из таких муранских магазинов аж оторопь взяла: ну, допустим, мне хорошо, меня советская власть успешно сформировала аскетом, мне решительно все равно, есть у меня это или нет. А что же делать тому, кому остро необходимо, чтобы у него в доме были красивые вещи! Ему же здесь, в Венеции, гибель, ему же придется забросить все, чему поклонялся, и поклониться одному лишь добыванию денег!

На piazza San Marco, среди двадцатиязыкой толпы и голубей. Сижу на штабеле перевернутых деревянных настилов (которые лежат здесь постоянно на предмет наводнений), случайно поднимаю глаза: боже! за Пьяццеттой больше нет никакой лагуны – выше колонн со львом и ангелом все закрыто чем-то огромным белым и красным! И оно медленно движется! Завороженно смотрю, пока не выплывает разгадка – надпись: Ikaros, Minoan Lines. Паром-сверхсупергигант размером чуть ли не с Palazzo ducale. Для наслаждения пассажиров и развлечения зевак на берегу его провели метрах в пятидесяти от набережной. Но пристать ему здесь негде – медленно уходит куда-то далеко, влево от Лидо.

Как-то раз к концу дня оказался на campo Santa Margherita. И вдруг обнаружил, что среди публики, заполняющей площадь, вовсе нет туристов. На скамейках сидят старушки и какие-то благородные средиземноморские бомжи. Мальчишки гоняют мяч. Клоун в полном клоунском облачении надувает разноцветные резиновые колбасы, вяжет из них зайцев, уточек и собачек и раздает малышам (и даже как-то не видно, где та шляпа, в которую мамаши положат какие-нибудь монетки). Девчонка лет пяти катит на трехколесном велосипеде за тетей, наезжая ей на пятки, и пристает к ней с вопросом, который, наверно, не изменился и за тысячу лет: «Quando viene la Chiara? Quando viene la Chiara?» (когда выйдет Кьяра?).