Прогулки по чужим ночам

Этого старика просто выбросили из жизни, как хлам, а он не согласен. И я думаю о том, как по-разному живут люди. Вот Климковские – ушли, и ни одна душа их добрым словом не вспомнит. Они зря прожили свою жизнь и уничтожили десятки чужих. Может, они родились, чтобы творить зло? Но были же они когда-то детьми – и Ольга, и Василий, прижимались доверчиво к маминым ладоням, играли в мяч, смеялись… Кто извратил их души? Или они оказались более восприимчивы ко всему злому? Вот этот старый фотограф не утратил с годами доброты, от него веет теплом, и рядом с ним уютно сидеть в его пыльной мастерской. И наш Старик – скольких детей он поставил на ноги, скольким заронил в души свет? Почему же так по-разному живут люди? Не знаю.

– Если хотите, можете посмотреть альбомы. Я много лет собирал и складывал сюда лучшие снимки. А теперь… Вот умру – и выбросят их на свалку. Посмотрите, если хотите. Правда, там только портреты. Знаете, меня никогда не интересовали пейзажи, ни в живописи, ни в фотографии, а только люди – их лица, характеры. Да-да, характеры, я много видел, давно живу и научился понимать характер человека по его лицу, по тому, как человек держится, – и умею передать это в фотографии. Правда, теперь это никому не нужно.

Ему жалко, что некому передать свое мастерство. Ему жаль свои работы, он вложил в них душу, но этим снимкам осталось жить ровно столько, сколько проживет он сам. Осколки чужого прошлого никому не нужны.

– Вот послевоенные снимки. – Он кладет перед нами большой альбом. – Я только начал здесь работать, когда вернулись из эвакуации. Отец меня учил, вместе работали. Вы не поверите, но я многих людей из этих альбомов помню. Нет, я не знал их, но вот закрою глаза – и вижу, как они входят, как заказывают фото, даже запах помню. Позже я уже не так остро все воспринимал, но первые лет десять… Вот, прошу вас, если есть интерес.

– Конечно, мы с удовольствием посмотрим.

Это словно вернуться на семьдесят лет назад. Будто пленку кинопроектора отмотали, и на нас смотрят люди – женщины в праздничных платьях или девушки из ближайших сел, в платках и стареньких кофточках, вот пара – он в гимнастерке, она – в еще довоенном платьице, неведомо как сохраненном «на выход». И туфельки разбитые, заплатанные. А вот семья, несколько человек, а это…

Это – черноволосая женщина с правильными чертами лица и глазами, как на иконах Богоматери – темными, грустными и покорными. А рядом – холеный красавец, немного старше, его черные кудри тщательно уложены, он хорош, да, очень хорош собой – но что-то в его лице есть неприятное, хищное. А женщина… нет, не может быть. Вот стоит дата – 1957 год. Это не Люба Климковская, но лицо… Ну, сколько таких лиц можно встретить?

– Скажите, а вот эта пара – их вы помните?

Старик внимательно смотрит на фото, потом переводит на меня взгляд.

– Почему они вас заинтересовали?

– Ну, не знаю… Как-то не подходят они друг другу. Она кажется тихой, милой женщиной, а он неприятный, злой, что ли…

– Вы тоже умеете читать по лицам! Редкий дар в наше время. А эту пару я не только помню, но и знавал их когда-то. Если вам интересно, могу рассказать.

– Расскажите.

– Странно. Собственно, история невеселая. Женщина на снимке – это Оксана Вольская, моя одноклассница. Когда началась война, мы едва семилетку закончили. Моя семья сразу эвакуировалась на Урал, там у мамы жила сестра, вот к ней мы и поехали. А Оксанкина мать была какая-то странная – безразличная ко всему, знаете, из тех людей, что живут – лишь бы скоротать день до вечера. О детях она никогда не заботилась – а было их не то пятеро, не то шестеро, и все от разных мужчин. Оксанка младшая, и единственная девочка, остальные – сыновья. Старших забрали на войну, а Оксана осталась с матерью. Что там было при оккупации, я не знаю, но говорили люди, что мать Оксаны работала в комендатуре – полы там мыла, что ли, – чтобы прокормиться, надо полагать. Ну а как наши вернулись, ее арестовали, и Оксану тоже арестовали, хотя какая в том ее вина, ей тринадцать лет было, что она могла сделать? Старшие братья, кто вернулся, сразу открестились и от матери, и от сестры, да и разъехались в разные стороны, чтобы, значит, анкет себе не портить, а Оксану где-то держали, но потом она вернулась, снова поселилась в своем доме – и пошла работать на фабрику, жила тихо, незаметно, да и люди понимали, что ни в чем она не виновата, потому не трогали ее. Она и сама сторонилась всех, ни в клуб, никуда не ходила, работала на фабрике игрушек и все.

А потом появился этот. Времена тогда были суровые; что касается морали, так и вовсе безжалостные, а он поселился у Оксаны, и хоть люди осуждали ее, но что тут скажешь – взрослая девушка, надо устраиваться, а он очень прилично одевался, красавец такой, что женщины шеи сворачивали, оглядываясь ему вслед. Я часто тогда встречал их, Оксана со мной здоровалась, как со знакомым. Она очень нравилась мне, да, но я так и не решился к ней подойти, а потом появился этот… Может, если бы я решился, все обернулось бы по-другому и у нее, и у меня…

– А что же случилось?