Прогулка среди могил

— Возьми трубку, — сказала она. — Вдруг это Уолтер.

Я взял трубку, и какой-то низкий мужской голос попросил мисс Марделл. Я молча передал ей трубку и вышел в другую комнату. Стоя у окна, я смотрел на огни на другом берегу Ист-ривер. Через несколько минут она подошла и встала рядом. Про тот звонок она ничего не сказала, и я тоже. Через десять минут телефон зазвонил снова, она взяла трубку, и оказалось, что звонят мне. Это был Уолтер — он просто решил почаще отводить душу по телефону, как обычно советуют начинающим. Я немного поговорил с ним, а когда положил трубку, сказал:

— Прости. Это была неудачная идея.

— Ну, ты же здесь часто бываешь. Надо, чтобы тебе могли дозвониться.

Несколько минут спустя она сказала:

— Сними трубку и положи на стол. Пусть сегодня больше никто нам не звонит.

* * *

Утром я заглянул к Джо Деркину, и кончилось тем, что я отправился обедать с ним и с двумя его приятелями из бригады тяжких преступлений. Потом вернулся к себе в отель и подошел к дежурному, чтобы узнать, не передавали ли мне что-нибудь, но никто ничего не передавал. Я поднялся наверх и взялся за книгу, а в двадцать минут четвертого телефон зазвонил.

— Ты забыл отменить переключение на мой номер, — сказала Элейн.

— О Господи! — ответил я. — То-то мне никто ничего не передавал. Я только что пришел домой, меня все утро не было, и я совсем про это забыл. Собирался отменить, когда приду, и забыл начисто. Должно быть, у тебя целый день отбоя не было от звонков.

— Нет, но...

— А как же ты сейчас дозвонилась? Ведь все звонки должны переключаться на тебя, и если бы ты набрала мой номер, то услышала бы, что телефон занят.

— В первый раз так и было, — сказала она. — Но потом я позвонила дежурному, и они меня соединили.

— Ах, вот оно что.

— Наверное, звонки, которые проходят через коммутатор, не переключаются.

— Наверное, нет.

— Утром звонил Ти-Джей. Но это не важно. Мэтт, только что звонил Кинен Кхари. Ты должен позвонить ему прямо сейчас. Он сказал, что это срочно.

— Так и сказал?

— Сказал, что это дело жизни и смерти, и, скорее всего, смерти. Не знаю, что это может означать, но он говорил серьезно.

Я сразу же позвонил Кинену, и он сказал:

— Мэтт, слава Богу! Не отходите от телефона, у меня брат на другом проводе. Вы дома, да? Хорошо, не кладите трубку, я буду говорить с вами через секунду.

Послышался щелчок, потом, примерно минуту спустя, еще один щелчок и его голос:

— Он едет к вам. К вашему отелю. Будет ждать вас прямо у входа.

— С ним что-то случилось?

— С Питом? Ничего, с ним все в порядке. Он отвезет вас на Брайтон-Бич. Сегодня волыниться с метро некогда.

— А что там на Брайтон-Бич?

— Там живет прорва русских, — сказал он. — Как бы это вам объяснить? Ну, в общем, один из них только что звонил мне и сообщил, что у него деловые неприятности — примерно такие же, какие были у меня.

Это могло означать только одно, но я хотел окончательно убедиться.

— С его женой?

— Хуже. Мне надо ехать. Там встретимся.

18

В конце сентября мы с Элейн провели идиллический день на Брайтон-Бич. Мы доехали на метро до самого конца линии "Q", погуляли по Брайтон-Бич-авеню, прицениваясь к товарам и разглядывая витрины, а потом прошлись по боковым улицам с их скромными деревянными домиками и сетью переулков, проходов, аллеек и дорожек. Живут там большей частью евреи из России, многие только недавно приехали, и вся эта местность производит впечатление совсем другой страны, хотя в то же время это настоящий Нью-Йорк. Мы пообедали в грузинском ресторане, а потом по набережной дошли до самого Кони-Айленда, глядя, как более закаленные, чем мы, люди купаются в океане. Потом провели час в «Аквариуме» и отправились домой.

Если бы в тот день мы повстречали на улице Юрия Ландау, не думаю, чтобы мы обратили на него внимание. Он выглядел бы там как дома — точно так же, как выглядел раньше на улицах Киева или Одессы. Это был крупный, широкоплечий человек с лицом, которое могло бы послужить моделью для идеализированного изображения рабочего на плакате времен социалистического реализма. Широкий лоб, крутые скулы, угловатые черты, тяжелая челюсть. Волосы у него были светло-каштановые, прямые, и он то и дело вскидывал голову, чтобы откинуть их со лба.

Ему было под пятьдесят, и он уже десять лет жил в Америке, куда приехал с женой и четырехлетней дочерью Людмилой. В Советском Союзе он торговал чем-то на черном рынке, а в Бруклине быстро прибился к разным сомнительным дельцам и вскоре занялся торговлей наркотиками. Все у него шло хорошо, но в этом деле не бывает так, чтобы только сводить концы с концами: если тебя не убьют и не посадят в тюрьму, все обычно идет очень хорошо.