Сейчас ей нравилось стоять и знать, что возможно, придет день и она ступит в траву, пойдет медленно, иногда нагибаясь и разводя руками упругие стебли, заглядывая под них, как в лес смотрел бы сказочный великан. Если ей захочется сделать так. А если нет, пусть запах живет сам по себе, отмечая странное место. Одно из двух, узнанных первыми.
Было еще одно место. Мимо него Кира ходила долго, никак не укладывая в голове, что у серого и скучного школьного забора может быть что-то, которое на самом деле — нечто. Остановилась случайно, ответить на телефонный звонок. Проговаривая вежливые слова, попрощалась и замерла, опуская руку с мобильником. Рядом с ней у самой стены куст шиповника, небольшой, тощий, выбрался с другой, внутренней стороны, где школьный газон, и, зажатый стеной и асфальтом, кинул в стороны дуги колючих ветвей с жесткими листиками. Поздней весной среди листьев цвели белые, с розоватыми краешками цветы, такие — обычные дивные. Нежный рисунок краев, лепестки в форме сердца, желтая серединка, полная коротких тычинок, томного аромата (да, тут слово оказалось к месту) и пчел.
И стояла вокруг куста полная, беспримерная тишина. И жара.
Тогда, в первый раз, Кира сунула телефон в карман куртки, шагнула вдоль забора по знакомому тротуару. В уши ударил шум со школьного двора, по затылку, противно ноя, проехался далекий автомобиль, за ним зарычал грузовик, пролаяла собака, истерически подвизгивая. И жары не стало, осталась позади, послушная шагам Киры.
Кира огляделась, немного стесняясь, вдруг кто увидит, как она топчется непонятно зачем у пустого забора, одна. Снова вернулась к шиповнику, постояла, тронув пальцем теплые лепестки. И ушла, не решаясь продолжать эксперимент. С одной стороны, голова говорила ей — ну какой пустяк, и все эти мелочи легко объяснить: так стоит забор, глушит звуки, не пускает к стене сквозняки, от того и жара с тишиной. Мало ли таких мест?
С другой стороны, Кире нравилось думать, что там, совсем рядом и никому незаметное, есть что-то особенное, тайное. И еще она понимала, обыденно говоря в магазине с равнодушной продавщицей о гречке и почем рис, что в силу своего вывернутого ума, она может просто назначить место — особенным. И не проверять больше, чтоб не разочароваться. Исследователь из Киры всегда был никакой, и множеству вещей она позволяла существовать самим по себе, не пытаясь их расчленить и проанализировать. Вот человеческие причуды и взаимоотношения ее интересовали, да. В другой жизни могла бы стать социологом, иногда лениво прикидывала Кира, но думать о поступках людей по обязанности тут же становилось ей скучно, и она радовалась, что живет эту жизнь, а не ту, другую.
По той дорожке ей приходилось бегать часто. В магазин, дальше, к торговому порту, и еще дальше, где у конторы консервного завода раскинулся небольшой скверик с бывшим прудиком, в извилистых мозаичных берегах. Там почему-то никогда никого, а — деревья, сонные теплые травы, полные степных мелких цветочков, и бабочки, которые, казалось, появлялись из земли с цветами, с ними росли, потом засыпали к зиме, никуда не улетая. И теперь, проходя мимо шиповника, Кира всякий раз отмечала, вот снова: вокруг дует и холодно, а тут, у серого забора, будто ляпнули пятно яркой краски чужого вечного лета, — сонно, жарко и тишина.
Иногда, засыпая, она собиралась подумать о том, что там, у забора, классический, тысячи раз описанный в книжках портал, место перехода. От этих мыслей сон являлся стремительно, как пожарная машина на вызов, и о том, хочется ли ей воспользоваться порталом, Кира не успевала…
Думая о шиповнике, Кира шагнула вдоль запаха цветов, таящихся в сочной траве. Смотрела уже вперед, где яростно сверкала весенняя морская вода, перечеркнутая черными стволами деревьев, стоящих над обрывом. Шагнула еще и еще, оставляя позади траву и запах. И уже поднося к лицу фотокамеру, дернулась. В кармане легкой куртки требовательно зазвонил телефон.
Пока нашарила, одновременно шагая, звонок стал тише, еще тише, и смолк. Удивляясь, она посмотрела на экран, но там уже было тихо и пусто, вернее, маячила картинка обоев — черная ветка-иероглиф, наполовину занесенная желтым песком, давний ее снимок, очень удачный.
Звонок почему-то не определился. Она оглянулась, не слишком внимательно, не увязывая сигнал с тем, что происходило сейчас. И пошла дальше, останавливаясь и снимая, как приближается вода, затмевая сверканием черноту стволов и раскинутых веток, припорошенных маленькой зеленью. Слева шумели люди, в том кусочке парка, где на больших полянах были сложены грубые очаги, и там, в выходные побольше, но и в будни всегда кто-то занимался шашлыками, и вокруг бегали дети, размахивая бадминтонными ракетками. А впереди на кусочке старой клумбы расцветал церцис, пурпурно-розовые грозди цветков, таких сочных, будто росли для еды. И летали вокруг отягощенных цветами ветвей толстые пчелы-плотники.