Прогулка [СИ]

На затененной платформе Кира села в маршрутку номер?37. Она стояла ближе других, в ней были свободные места, и в трех минутах от конечной жил старый парк, полный птиц и деревьев. Выбрала, не раздумывая, а голова была занята другим. Два варианта жизни зеркальной Киры, какой из них правильный? В одном Кира уходит все дальше, в неотраженное отражение, то есть садится в маршрутку, едет в ней, отдаляясь от Киры реальной, и выходит на конечной, в таком же парке, где все левое справа, а правое слева. Или же Кира уходит за край зеркала и там у нее совершенно другая жизнь, тайная, которую не угадаешь, не предскажешь, пока не попадешь в зазеркалье сама. Ничего нового. Сколько уже об этом написано и в сказках сказано, да и не в сказках тоже. Кира не претендовала на откровения и открытия. Открытием когда-то для нее стала собственная уверенность в существовании зеркального мира. Уверенность не случилась внезапно, просто в какой-то момент своей жизни Кира осознала, что верила в это всегда. Как и во многое другое. О чем лучше не говорить ни с кем. Если всерьез. Даже с любимой Светкой.

— Двери закройте! — прокричал шофер, все головы качнулись в такт, медленно провернулся за низкими окнами мир, набирая скорость и унося в себе другую маршрутку, в которой еще факт, а не догадка — сидела зеркальная Кира, и вот — исчезла.

…Или говорить с теми, кто поймет. А кто поймет? Если запланированный молодоженами человек появится, то, когда он доживет до солидного пятилетнего возраста, Кира получит собеседника, который не станет смеяться над ее словами. А потом вырастет. И назовет их сказками. Сказки бабушки Киры.

Ехать было очень уютно, в форточку залетал теплый ветер, весь из солнца, и Кира мысленно смеялась, представляя себя в виде сдобной старушки с щеками-яблочками и хитрым взглядом, вроде той, что из детства, распахивала ставенки, начиная фильм-сказку с горынычами и царевнами. Кире как раз было тогда лет пять и яблочную старушку она сильно не любила, сердясь на то, что бабка влезает в реальность сказки, мешая верить в чудесное.

Мысли сложились, когда она осторожно вылезла на остановке, придерживая дверцу — хорошо помнила, как однажды приложилась лбом, споткнувшись на высоких ступенях.

«Нужны», это как раз о словах. Она сказала себе, ей самой слова не нужны, для объяснения чего-то. И поторопилась. Нужны слова. Правда, думать ими она по-прежнему не может, да и не хочет, это так медленно, думать словами. Но если нужно оформить подуманное, то абы какие слова не подходят. Очень резко и сильно ощущается вес слова, его форма, его звучание. Раньше так не было.

Такого не было раньше, поправилась Кира, а вокруг уже стояли, прислушиваясь и млея в тепле, светлые стволы маклюр и черные стволы гледичий. Плиточная дорожка превратилась в тропинку, укрытую (тут Кира помедлила, подыскивая вариант, и сдалась, повторив уже подуманное раньше слово) гущей трав. И светил, как разбрызганное по зелени солнце, огромный куст форзиции, которая расцвела в этом апреле позже обычного, пропустив вперед миндаль, абрикосы и сливы. — «Не иначе проспала»

…Или Кира просто не замечала огромности мира слов? Как это было с зеркальной реальностью. Жила себе, зная, и вдруг поняла — я уверена, и думала, так же уверены и другие. А оказалось, для других это сказка, выдумки, романтический флер. Визионерство.

В этом парке она никогда не слушала музыку, тут жили птицы, в городе это ценно.

Так вот (и слева защелкал соловей, поразительно, и тут должны быть скобки в скобках, как подходит ему именно это слово — за-щ-щелкал, именно это он и делает), однажды, а может быть, сразу и дважды и трижды, она поняла, что выстраивая фразу, каждое слово проверяет, как свежие огурцы или летние помидоры на рынке. На вкус, на вес и наощупь, и чтоб аромат. И прекрасная форма. А еще они должны соединяться. Так, будто их притянуло друг к другу, и кусочки смальты легли в общий прекрасный узор, где нет сбоев, режущих глаз.

Яркие, просвеченные солнцем листья горстью на конце тонкой ветки, повисли над зеленью трав, янтарно-зеленые на изумрудно-зеленом. Кира остановилась, вынимая из сумки фотокамеру. И ушла в другую реальность, сосредотачивая себя в кисти листков, определяя верные границы кадра, его свет и его тени. Пусть на снимке будет видно, какая тонкая ветка, даже молодые листья отягощают ее, заставляя покачиваться, без ветерка.

И эти запахи. Сможет ли она снять так, чтоб картинка полнилась ими? Запахом новой травы, еще не срезанной и не измятой (все три запаха разные, знает Кира, один яркий и беспомощный, другой — сочный и печальный, а этот, новой травы — сплошной праздник, он закрыт в стеблях, как дом с яркими окнами, за которыми веселье, но дверь в доме нараспашку и туда можно всем), дальним запахом морской воды и слегка влажной глины обрыва, уходящего в пролив стеной, прорезанной корнями. А еще — запахом тепла, который тоже неоднороден, и его можно аккуратно и бережно расслоить на оттенки, как пальцами они в детстве слоили прозрачные камни слюды. Думали — слюда, оказалось, кристаллы гипса.