Прогулка [СИ]

Она повернулась, показывая обнаженные руки, драпировки на плечах, ниспадающие узкими тяжелыми складками, и подол, такой длинный, что его приходилось подхватывать при каждом шаге и движении, с чем хозяйка платья справлялась прекрасно, превращая жесты и повороты в естественный танец, наподобие плавного менуэта.

«Когда она движется, я слышу музыку».

Девушка снова оказалась перед Кирой, лицом к лицу. И кивнула в ответ на мысли.

— Нас так учат. Тело должно верно располагаться в пространстве. Иначе получается…

Она вывернула кисть руки, показывая жестом то, о чем затруднилась сказать.

— Диссонанс, — пробормотала Кира, — мозаика без нужных кусочков.

— Да, — кивок не потревожил ни единой пряди в прекрасной прическе, — потому я тебя позвала. Ты умеешь то, чего не умею я.

— Ты знаешь, как меня зовут? — спросила Кира, утверждая голосом, — а я… Извини. Мы не познакомились.

Девушка снова удивленно подняла тонкие брови. На виске блеснула яркая точка, как драгоценное украшение индийских девушек, маленький камушек прямо в коже.

— Ты мне скажи.

Кира опешила, собирая мысли. Если это, вот это все — гулкий зал с невысоким потолком, ниши в стенах, где стоят какие-то вазы, или доспехи, длинный стол, уставленный прихваченным из реальности церцисом, и три окна, через которые видны четкие линии зелени с белыми столбиками (виноградники, подсказала Кире голова), да, виноградники, — если это все ее собственная галлюцинация, то она должна знать, как зовут фею церциса в платье из пурпурно-розовых цветов. Но в голове пусто и ошалело. Не придумано.

— Я… — сказала Кира медленно, собираясь с мыслями, — понимаешь, я…

Из мешанины ветвей в центре стола, гудя, вылетела парочка плотников, сверкая прозрачными крыльями, восхитительного бронзового цвета с синими переливами. А в кармане Киры зазвонил телефон. Заиграл печальную мелодию про девушку Сэди, с именем, созданным из печальной мелодии.

— Гудбай, Сэди, — рассказал певец, а дальше не успел, Кира, извинительно улыбаясь, вынула мобильник, проводя пальцем по экрану.

— Мам? Мама! — голос у Светки был сердитый.

Кира не видя, уставилась в стену, с нишей, откуда на нее смотрела скульптура, полная странных изгибов и извивов.

— Свет? Светкин, что случилось? Ты что? Подожди, тут связь паршивая.

Она отступала, на ходу подхватывая сумку, поворачивалась, напряженно вслушиваясь в треск и помехи.

— Ты мне скажи, — сердито прокричала дочь, — я блин звоню-звоню, полдня уже звоню. Сколько раз говорила, не смей отключать в телефоне звук!

— Мне?

Кира, наконец, услышала голос дочери ясно, и встала, уперев глаза в толстую мрачную тую на газоне.

— Погоди. Это ты мне звонила, с полчаса назад? Один звонок был и не определился.

— Какие полчаса, мам. Я тебе в двенадцать как начала, так с тех пор и вишу на телефоне. Где тебя носит? Ну взрослая же женщина! Давно уже.

— Я не жеженщина, — машинально оскорбилась Кира, — скажи получше. А то, жеже…

— Ты жива? Здорова? Нормально все?

— Да, — осторожно ответила Кира, сильно сомневаясь в своем здоровье, умственном, уточнила, — жива. Конечно.

— Отлично.

Ее дочь бросила трубку.

02.01.16

Кира виновато сложила мобильник в карман. Нужно потерпеть, когда Светка остынет и сможет общаться нормально. Туя темнела, отбрасывая наискось через асфальт черную тень, худую и длинную, макушка ее тонула в кустах спиреи, золотистых от закатного солнца.

Кира растерянно огляделась, прислушиваясь к тишине старого парка. Закат? Какой еще закат, если вышла она утром, и успела только дважды постоять, у зеленой тонкой ветви на фоне травяной каши, и рядом с церцисом. Но тогда парк полнился дневными звуками. Кричали в кронах скворцы, смеялись дети, хохотали на скалах бакланы. Гудели толстые плотники, и тени от церциса были такими короткими, что казалось, деревья стоят на них, как на хитро вырезанных подставках.

Внезапно ей сильно захотелось домой, быть уже дома, и чтоб пожарилась колбаса, а еще лучше — давно съелась, и стирка, которую запланировала на вечер, пусть она позади, можно спокойно сидеть в кресле, вдумчиво пересматривая отснятые картинки и удаляя ненужные. К тому времени от обычного разговора с дочерью останется лишь список обычных ее новостей, пересказанных в их обычное время — Светильда звонила вечером, примерно в восемь, к тому времени Кира уже возвращалась и переделывала какие-то неотложные домашние дела. И валяясь на диване, слушала про много работы у Димки, и про новые туфли, а еще насчет, куда они ездили в выходной, и как паршиво, что подорожали билеты на поезд, наверное, придется лететь самолетом.

Она снова вытащила телефон. Вот они — восемь, а спирея уже не золотая, а темная, и тень от толстого дерева ушла, растворилась в густеющей вечерней тени от всего — кустов, листвы, тонких и толстых стволов. В зарослях стремительно, не распеваясь, ясно защелкал соловей, и Кира вздрогнула, запахивая куртку. Над головой так же внезапно загорелся фонарь, рисуя другие, уже свои ночные тени.