Прогулка. Самый простой источник радости и смысла

Если птица поет, спрятавшись высоко в листве дерева, я не могу провести четкую грань между звуком, который слышу, птицей, которую себе представляю, и другим похожим опытом, который поселился в моем теле раньше. Таким образом, птичье пение, слышимое вами, не такое же, какое слышу я, даже если поет одна и та же птица. У каждого человека собственная коллекция опыта, и, возможно, заархивированная нами информация играет в восприятии гораздо более важную роль, чем собственно пение птицы.

Маленькая сестричка Роберта Уилсона с трудом училась ходить, а у него самого были серьезные проблемы с речью. Мальчик заикался так сильно, что его почти невозможно было понять. Логопеда в Вако, где жила его семья, не было, поэтому родители возили сына в Новый Орлеан, Чикаго и Даллас. Ничто не помогало. Уже будучи подростком, Роберт познакомился с балериной, которая подсказала ему, как избавиться от заикания. И ее совет очень напомнил ему то, как сестра училась ходить. Балерина сказала, что, начав произносить слово, он ни в коем случае не должен нервничать или прерываться; надо спокойно и не спеша выговорить его полностью. Она сразу предупредила, что на одно-единственное слово, например «ко-о-о-не-е-е-ч-н-о-о-о-о», может уйти несколько минут. Похоже, она явно разбиралась в том, как функционирует наше тело. «Она просто объяснила, что мне нужно больше времени, чтобы выразить свою мысль, поэтому я замедлил свою речь и в течение относительно короткого времени, недель за пять-шесть, избавился от заикания».

Когда смотришь пьесу Уилсона «Прогулка», понимаешь, что при ее постановке он опирался на свой детский опыт, помня, что иногда на что-то нужно просто потратить больше времени. Например, на пересечение голландского острова Терсхеллинг, обычно занимающего не более сорока пяти минут, у режиссера и зрителей уходит целых пять часов. «Тогда я начал лучше осознавать свое окружение, и мое восприятие изменилось. Все виделось совсем не так, как воспринималось бы, если бы я двигался в нормальном темпе».

Морской воздух, птицы, ветер, песок, камни, горизонт – все.

* * *

Я часто хожу в носках или босиком. Дома, в гостях или в офисе – везде, где только можно, я снимаю обувь. Я делаю это для того, чтобы иметь возможность шевелить пальцами ног и избавиться от толстого слоя резины, отделяющего мое тело от земли или пола. Сидя в кафе, я остаюсь в носках, а туфли прячу под стол во избежание проблем и комментариев со стороны недовольных официантов и посетителей.

А еще я предпочитаю ходить босиком, хотя это совсем непросто, когда работаешь полный рабочий день. И я делаю это не только из-за заботы о своих ступнях, но и чтобы чувствовать под ними деревянный пол, цемент, ковры, траву, песок, грязь и асфальт. Или мох, хвою и камни. Чтобы ощущать приятные рефлексы в каждом пальце, в подушечках ступней, пятках и лодыжках. Кожа на подошвах моих ступней с ее чувствительными нервными окончаниями и рефлекторными точками, которые связаны с остальными частями моего тела, позволяет мне вступать в более тесный контакт с землей. Точно так же как тело нуждается в солнечном свете, кожа – в ощущении дуновения ветерка, а уши – в восхищении пением птиц, наши ступни раскрепощаются благодаря контакту с поверхностью. Голые ступни уязвимы, поэтому нужно быть очень внимательным, чтобы не наступить на что-то острое и не споткнуться обо что-нибудь твердое.

Как я уже говорил, поэт Пабло Неруда писал о ножке ребенка, которой хочется быть то бабочкой, то яблоком, но такой романтический настрой длится в стихотворении всего несколько строк. Далее поэт пишет, что детской ступне вскоре придется отказаться от своей свободы и смириться с жизнью во тьме и неволе, облаченной в пластик, резину или кожу, ведь в дальнейшем она будет ходить сплошь по магазинам да офисным зданиям:

Она едва успевала
побыть обнаженной, в любви или во сне.

* * *

Норвежский философ Арне Несс прожил двенадцать лет своей взрослой жизни прямо под горным массивом Халлингскарвет в уединенной хижине Твергаштайн. Мы не раз ходили туда с ним вдвоем, и каждый раз Арне настаивал на альтернативном маршруте, что иногда означало отклонение от предыдущего курса всего на несколько сантиметров. Философ требовал этого от всех своих гостей. Все двенадцать лет Арне решительно боролся за то, чтобы к его хижине не вела одна-единственная тропа.

А еще он решил, что все в радиусе двух метров вокруг его жилища будет природным заповедником. Чтобы защитить бурно разросшийся там вереск, ледниковые лютики и альпийские дриады, гостям, как и хозяину, разрешалось наступать в этой охраняемой зоне только на камни. Благодаря этому Арне мог каждый сезон с наслаждением наблюдать за живой, нетронутой растительностью прямо из своего окна.