«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

Снова вспыхнуло изображение, и Вальтер удивленно завопил:

— Я что, буду на Северном полюсе?!

— Намного южнее… Зима сорок первого доказала, что ваши шинели ничего не значат против русских зим. Поэтому в октябре сорок второго эсэсовцам выдали толстые парки, как у эскимосов, с теплой подкладкой и с капюшоном. В таком наряде ордена не покажешь, но зато у капюшона парки есть шнурок…

Вальтер и сам видел, как люди затягивают шнурок, защищают голову от порывов пронзительного ветра. И лица… Эти обожженные морозом, вылизанные ледяными ветрами лица с черными пятнами обморожений. Лица голодающих людей.

— К этому времени танки давно будут подбиты и сожжены. Многие уже пошли сдаваться, но и из них большинство умрет от холода и голода. Что же именно до вас, Вальтер… вы ведь не из тех, кто капитулирует, вы просто не умеете сдаваться. Слишком много ваших предков умирали, но не сдавались.

Собравшиеся видели развалины промороженного, заваленного снегами города. Ни одного целого здания, каменная пустыня. Несколько человек залегли в руинах дома, готовят винтовки. Опять Вальтер фон Штауфеншутц увидел себя. Встав на колени, прислонившись к обломку стены, он мучительно пытался снять перчатку… откуда-то он знал, что не снимал перчатку с правой руки трое суток. У него не получалось, потому что перчатка примерзла. И тогда Вальтер фон Штауфеншутц, человек с лицом непогребенного трупа, стаскивает перчатку зубами. Стаскивает и просто выплевывает в снег, на каменное крошево обломков. Вместе с перчаткой падает вывалившийся из лунки зуб.

— К этому времени вы ничего не ели и не пили ничего горячего три дня, — мягко вставляет Менделеев.

А на экране страшная багрово-черная рука — часть скелета, обтянутая кожей, ложилась на мерзлый затвор. Прикосновение этой руки к железу само по себе вызывало у всех ощущение промозглого холода.

Лежащие в руинах начали стрелять. Опять зрители увидели все так, как видело изображение Вальтера: пригнувшиеся фигуры в чужих полушубках мелькают среди руин. Они припадают на колено, стреляют. Брызнула смешанная со льдом каменная крошка от стены. Вальтер задерживает дыхание, ведет стволом за одним из «полушубков». «Полушубок» останавливается, и Вальтер мягко тянет спуск. Дергаясь в конвульсиях, человек падает, на неровном полу его не видно.

А Вальтера, очень сильного мужчину двадцати семи лет, отбрасывает к стене. Ощущение застывшего во внутренностях льда смешивается с ощущением горячего пота на лбу и спине. Пот стекает на глаза, мешает видеть. Голове жарко, очень жарко! Вальтер судорожно рвет с головы пуховой женский платок, высовывается, снова целится по «полушубкам». Слева вскрик. Упавшего не видно, только рука торчит из-за завала камней, конвульсивно скребет по ледяно-каменной крошке. Вот и нет Василия, веселого русского однополчанина, люто ненавидевшего большевизм.

Как и в других случаях, Вальтер странно срастается с самим собой на этом возникшем прямо в воздухе «экране». Он знает, кто погиб. Он, сидящий в зале, переживал бы смерть намного острее. А тот Вальтер, умирающий в развалинах русского города, почти спокоен — слишком много потерь и смертей. Этот незнакомый, удивительный Вальтер уже принял как данность и свою собственную смерть. Вот он подается вперед, выносит тело с винтовкой из-за остатка стены. «Полушубки» бегут совсем близко. Вальтер стреляет, и опять его отбрасывает прочь. Убитый им красноармеец по инерции еще бежит, падает совсем близко, лицом вниз; вон торчит голова, с нее свалилась зимняя шапка. Хорошо им… у них зимние теплые шапки. Впрочем, это уже не имеет значения: Вальтер уже не чувствует ушей, их у него больше нет. Он подается вперед… И не успевает ничего сделать, чужая винтовка утыкается почти в его горло. Тяжелое дыхание красноармейца, тяжелый взгляд. Другие бегут мимо, крича и стреляя.

Еще один остановился, что-то кричит, изо рта идет длинный сноп пара. Стоящий рядом делает движение стволом: приказывает бросить винтовку. Винтовка примерзла: из раны на сгибе ладони выступила кровь, приморозила тело к затвору. И тогда Вальтер отрывает винтовку левой рукой. Даже в лице красноармейца что-то дрогнуло. Странно, но Вальтеру совсем не больно. Он встает… вернее, пытается встать, придерживаясь руками за стену. Встает… Ему теперь видны трупы. Везде трупы, в полушубках и в обрывках парок, с капюшонами поверх всего что угодно, — лишь бы тепло. Кого побежали догонять красноармейцы? Ведь никого не осталось.

Он стоит. «Императоры должны умирать стоя…» Откуда это? Римские императоры умирали стоя. Император Священной Римской империи германской нации, которому служил предок Вальтера триста лет назад, умер стоя. Он тоже хочет умереть стоя.

Какой-то звук все время давит на уши… Звук, помимо стрельбы, криков бегущих. А! Это орет второй красноармеец.