«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

— Это он убил Васю! — кричит он с искаженным от бешенства лицом, делает жесты стволом. Первый возражает, что Вальтера надо отвести в плен, потому что он «важная птица». У этого первого спокойно-ненавидящее лицо — очень в духе всего ледяного, страшного места, где еще совсем недавно стоял город.

— Он убил Васю! Это он убил Васю! — истерически кричит красноармеец.

Вася? И этот русский тоже был Вася? Жаль, не видно его лица.

— Да… Это я убил Васю, — говорит фон Штауфеншутц. Говорит по-русски и сует руку в карман парки. Успеть бы… Голос у него трескучий, хриплый.

— Русский? — удивленно говорит первый.

— Нет… Русский был он…

Вальтер выбрасывает левую руку в сторону своего механика… Бывшего механика, конечно. Правой рукой он рвет гранату, хватает левой за кольцо… Он успел бы, но рука скользит, она почти не чувствует гранаты. Повторить движение Вальтер не успевает: оба русских начинают стрелять. Первый — не меняя спокойно-ненавидящего выражения. Второй истерично, с криком: «Это он убил Васю!» Вальтер рушится туда же, где несколько минут назад стоял на коленях. Жаль, не удалось умереть стоя.

— Да… Это я убил Васю… — пытается он произнести и даже этого не может: кровь толчками хлынула изо рта. Второй русский стреляет еще раз, с истеричным рыданием.

Изображение погасло.

— Вот так все и кончилось бы для вас, — грустно сказал Менделеев. У всех лица тоже стали очень грустные. — Это было бы на Волге, под Сталинградом. Там погибнет невероятное число людей… может быть, больше миллиона.

Вальтер нервно тер красное лицо.

— Кстати… — вынул трубку изо рта Вильгельм Гумбольдт, — эта красавица… Парижская дива… Она выйдет замуж как раз зимой сорок второго. После победы союзников она будет уверять, что спала с немецкими офицерами по заданию подпольщиков, выведывала у них военные секреты. Ей будут верить, и она проживет много лет. А вас она забудет года через два или три.

Помолчали.

— Интересно… А я, наверное, погибну в бою с Вальтером…

Петя постарался произнести это как можно хладнокровнее. Все замотали головами.

— Нет, Петя… Если бы вы не попали сюда, вы бы умерли значительно раньше Вальтера. Если бы вас не призвали, конечно. Вас же при кафедре оставляли?

— Оставляли.

Менделеев махнул рукой. Петя видит зал для защиты диссертаций, видит довольные лица членов счетной комиссии: защитился! Его поздравляют, жмут руки, смеются…

— Вы тоже сделаете свою карьеру, Петр Исаакович. Видите? Весна сорок первого года. Вы — кандидат наук и начинающий преподаватель. Сложность в том, что вы погибнете осенью этого же года.

Опять вспыхнуло изображение: множество людей, целый муравейник. Самый конец лета или ранняя осень, много желтых листьев на березах. Отсюда и до горизонта, мужчины и женщины, старые и молодые: все копают окопы. Многие с винтовками, заброшенными за спину, а у других ружья стоят, прислоненные к стволам деревьев. Но у всех лопаты, все копают. Все напряженно-веселые, усталые, злые. Окоп прорезает местность отсюда и до излома холма.

— Иду-ут!!! К оружию! К оружию!

Петя видел самого себя, стремглав бегущим к прислоненной к березе винтовке, потом к окопу. Он даже успел прыгнуть в окоп, этот образ Пети, мечущийся по экрану. Успел бросить себя и винтовку на бруствер, успел увидеть: далеко через поле движется колонна грузовиков. Маленький, какой-то игрушечный танк ползет возле колонны, прямо по полю. Останавливается, ведет башней… Очень не «игрушечный» гулко-всамделишный выстрел. Нажимая воздух, с шумным шипением что-то промчалось над головами, далеко за спиной ухнул взрыв.

А совсем близко, очень быстро и страшно мчались мотоциклы с колясками. Один из них остановился, и тут же ударил пулемет. Из окопов тоже стреляли, один выстрел — в двух шагах от Пети, поплыл кислый пороховой запах. Петя очень ярко видел все это — и очень недолго. Страшный удар в голову — даже сидящий в кресле Петя от него дернулся, — и образ Пети на экране уже оказался на дне окопа. Какое-то мгновение еще видна была щелочка неба, и это видение померкло.

— Это не все, Петя. — Прежде чем говорить, Менделеев поперхал. Голос у него был очень грустным. — Ваши близкие тоже умрут зимой этого страшного года.

На «экране» встала Петина коммунальная квартира, комната папы и дедушки. В квартире было холодно, как на улице, потому что дедушка был одет во все теплое и пар вырывался изо рта. Дедушка лежал на полу, он все пытался подняться и никак не мог встать. Дедушка натужно кряхтел и стонал… Все тише и тише.

Папа лежал на кровати, тоже тепло одетый. Глаза у папы были открыты, пар не вырывался из его рта. И вообще лицо у папы напоминало глазированный фрукт. Папа был мертв уже давно.

— Те, кто надрывался на заводах, будут умирать первыми, — беспощадно разъяснил Докучаев.

А еще Петя увидел, как в комнату вошел сосед, конторский служащий Коленитюк. Глаза его лихорадочно блестели, в руке — топор. Он не был похож на умирающего от голода. Коленитюк воровато оглянулся и начал делать что-то невероятное: стал раздевать труп отца нервно-вороватыми движениями.

— Может, все же лучше… — Голос Докучаева прервался.