Прогрессор

— Вы плавили руду осадочных пород с низким содержанием железа, поэтому и выход готовой продукции был такой низкий. Думаю, что ваша руда состояла из железистого песчаника и бурого железняка, характерного для Ближнего Востока. А руды типа Кируна, это магнетиты и гематиты, это элита железной руды, это аристократия.

Александров разошелся не на шутку: Бер и воины с интересом вслушивались в монолог профессора, который по их мнению, наверное, нес тарабарщину. Этот концерт надо было прекращать:

— Владимир Валентинович, вы считаете, что у нас есть шанс найти эти элитные руды? — Мой голос звучал примирительно. Ученый успокоился, и немного подумав, обнадежил:

— Есть признаки вулканической деятельности в этой местности, шансы обнаружить лавовые следы высоки. А уже найти среди застывшей лавы руду просто вопрос времени.

— Тогда давайте продолжим путь, и попрошу вас задать вектор движения, чтобы мы не лезли в гору там, где нет шанса найти древний вулкан. — После моих слов Александров огляделся.

— Пойдем туда, — его палец указывал на невысокую горную цепь, находившуюся слева от нашего первоначального маршрута. Чтобы попасть в место, куда указывал перст профессора, надо было изменить направление движения, спуститься вниз и начать подъем левее. «Язык мой, враг мой», — вспомнилось мне изречение, когда глаза доставили в мозг информацию о предстоящем пути. Недоумение отразилось на лице Бера, когда повернув назад, мы начали движение вниз, чтобы взять левее. Но он быстро сориентировался и вновь наш отряд продолжил движение в прежнем походном строю. К счастью, через полчаса спуска, появилась возможность свернуть влево, не спускаясь до самого леса. Лес мы прошли давно, сейчас перед нами простирались крутые холмы, переходящие в горную гряду с острыми вершинами.

Выше уровня моря мы уже поднялись примерно на километр, а до бухты, где остался Тиландер и часть команды, было не меньше восьми километров. Пиренеи уходили извилистой горной грядой к северо-западу: множественные горные отроги были без растительности, на некоторых виднелись кустарники. Снега на горных вершинах не было, в конце мая было довольно жарко, чтобы на южной стороне гор сохранился снег. Интуиция и опыт подсказывали, что северная сторона Пиреней, скорее всего в снегу, но мы не планировали подниматься высоко в горы или преодолевать хребет.

Ориентируясь по указаниям Александрова, Бер уверенно вел нас вперед, не обращая внимания на многочисленных орлов и грызунов. Почти каждые несколько минут с неба камнем падала хищная птица, пикируя на зазевавшихся хомяков и сусликов. Впрочем, это могли быть и другие виды, но я их относил к этим двум известным мне видам.

Воздух в предгорьях был прохладнее, мы преодолели пологую треть подъема, когда Александров дал знак остановиться.

— Не нужно подниматься на самый верх, чтобы понять, что выше нас кратер потухшего вулкана, — ученый дышал так тяжело, что я начал переживать за его самочувствие.

— Вы себя хорошо чувствуете, Владимир Валентинович?

— Нормально, — махнул рукой физик, — привык к кислороду в низменности, мы поднялись на полтора километра выше уровня моря, и уже чувствую гипоксию. Пара часов на адаптацию, и все пройдет.

— Здесь остановимся, Бер, пошли пару человек на охоту, остальные пусть отдыхают и раскладывают костер.

Командир спецназа быстро отобрал троих лучников, показав рукой на небольшое стадо коз, что паслось выше и западнее нас. Остальные стали собирать топливо для костра, пока я, Александров и Лайтфут отдыхали. Костер разожгли, когда появились охотники с козой. В отличи от виденных раньше коз, эта была с длинной белой шерстью и выраженной бородой. Присмотревшись, понял, что охотники добыли козла, мясо которых считалось невкусным и слишком пахучим. Оба моих предположения оказались неверны, когда пришло время раннего ужина: за нашими восхождениями мы потратили световой день. Мясо оказалось очень нежным и практически без запаха.

В последних лучах угасающего солнца Александров тыкал копьем землю под ногами, периодически разбрасывая мелкие камни.

— Поздно уже, Владимир Валентинович, утро вечера мудренее, отдохните, — позвал тестя, за которым внимательно следила не одна пара глаз. Махнув мне рукой, что меня услышали, физик продолжил путь и внезапно оступился. Его сморщенная фигура покатилась вниз, поднимая пыль и увлекая за собой мелкие камешки.

— Вот блядство, — не успело прозвучать в моих устах, как уже вскочил и начал спускаться к фигуре физика, едва различимой в сумерках. Бер и двое воинов опередили меня, спускаясь с проворством кошки. Александров родился в рубашке, хотя его собственная одёжка из грубой ткани была продрана в нескольких местах от острых камней. Если не считать нескольких царапин, ученый не пострадал и даже пытался пенять на нас, что побежали вниз, сломя голову.