Проект «Платон»

Иван снова растерялся. Прозвище Создатель ещё никак не прошивалось у него в мозгу. Виддер был для него Виддером, Ильёй Николаевичем, Учителем. Но Создатель? Господи! Надо же! Значит, Виддер утверждает, что он, Иван Ефремов, — гений?! Нет, пожалуй: «Создатель утверждает, что вы гений!» — солидней. Безо всяких «как минимум потенциалов». Маленькое инсайдерское честолюбие, которое стыдно показывать. Антон, вот, никогда не стесняется заявлять, что он гений. И хоть прикрывается своей обаятельной скоморошьей манерой, которой Иван никак не овладеет, но Иван-то знает, что Антон вполне серьёзно считает себя гением и ничуть не стыдится об этом говорить.

— О чём задумались, молодой человек?

— Простите! Не так, конечно, прямолинейно. Возможно, я ожидал увидеть здесь портреты Ганнушкина или Лурии, Бехтерева…

— Вы собираетесь перечислить всех известных вам столпов психиатрии, неврологии и нейрофизиологии?

Иван простодушно улыбнулся.

— Но никак не Пафнутия Львовича Чебышева. Вы верите, что случайность не случайна? — Иван уставился на хозяина кабинета.

— Чебышев всего лишь первым ввёл понятие «случайной величины».

Митрофанов пошёл к кухонной панели, — как у всякого, живущего больше работой и, соответственно, на работе, кабинет у начмеда был оборудован всем необходимым, включая плиту и диван. И кофейный агрегат, точь-в-точь такой же, как у Ивана в лаборатории. Взгляд Ивана упал на статуэтку Будды, стоящую на рабочем столе.

— Первым после Будды.

Иван подошёл к столу, и взял пузатую фигурку в руки.

— Если вам так угодно, — подмигнул Митрофанов, налаживая кофейный агрегат.

— Утверждавшего, что случайность — есть проявление неотъемлемого дополнения к законам необходимости. Всё в мироздании сплетено в единый клубок причинно-следственных связей, влияющих на судьбу всего сущего. Всё имеет свою причину и своё следствие, — подхватил Иван.

— Кофе, Иван Алексеевич?

Иван вернул Будду на место.

— А если чай?

— Тогда я заварю вам чай.

— А если ни то, ни другое?

— Или — ничего?

— И как и на что повлияют эти случайности?

— А это не случайности, молодой человек.

— Что же?

— Свобода воли.

Митрофанов вопросительно посмотрел на Ивана.

— Это просто. Я пью кофе. Мне несложно заварить вам чай. Предложить воды или молока. Или вы можете не хотеть ничего. Или же упростить мне задачу — и захотеть того же, что и я. И всё это вовсе не случайности, а совершеннейшая ваша свобода воли.

— Кофе! — Иван решил упростить задачу гостеприимному хозяину.

Ничего особенного Иван не выяснил во время визита. Разве что узнал, что Васильев, Митрофанов и Виддер вместе учились в медицинском институте. Что лечебной и научной работой занимался в основном Митрофанов. Васильев заведовал администрированием и связью с общественностью. Торговал лицом. Находил деньги и людей. Некоторая лечебная нагрузка у него, конечно же, была. Но Митрофанов отказался хоть что-то рассказывать Ивану. И тем более, показывать истории болезни.

— Увы, врачебная тайна, Иван Алексеевич. Сами понимаете.

— Но я врач! И связан соответствующими этическими обязательствами.

— А ещё вы учёный. И вас распирает от любопытства.

— Разумеется! Если в лечении других патологий вы используете столь же эффективные методики…

— Иногда действительно революционные, — ввернул Митрофанов, иезуитски подогревая и без того пылающий интерес. — Но! — Тут же оборвал он Ивана: — Сейчас вы — частное лицо. Которому мой однокашник попросил оказать внимание. В рамках дозволенного частным лицам.

— Но вдруг убийство Васильева связано с кем-то из его пациентов? Вы же занимаетесь и психиатрической патологией. Разве не мог разбушевавшийся псих…

— Исключено! — Отрезал Митрофанов. — Васильев не занимался действительно серьёзными пациентами. Или пациентами, могущими представлять угрозу для себя и окружающих. В том числе, для него. Абсолютно! — отрезал Михаил Александрович, поднимаясь и давая понять, что аудиенция окончена.