Проданный смех

Зорин согласился собрать завтра (или уже сегодня?) к девяти утра всех, кто был в тот день на даче, пообещав, что меня отвезет туда сам. Чувствуя себя совершенно разбитой, я тем не менее нашла в себе силы добрести до прихожей, обуться и спуститься к машине. Потусторонние страхи меня больше не коснулись. Должно быть, потому, что меня страшно клонило в сон. Я решила махнуть рукой на удобства и уснула в машине, откинув спинку водительского кресла. Сон – очень яркий и цветной – навалился моментально.

…Среда, утро.

В окно стучали. Господи, какой грохот! Такое ощущение, будто моя голова в барабане, а по нему отбивают приветственную дробь. Кому там неймется?

Стук продолжался. Я открыла глаза и едва не закричала от боли – казалось, в глаза насыпали песка, который теперь немилосердно тер нежную слизистую оболочку. Нет, пока лучше не открывать их. Ужас, такое ощущение, что я пьяна. Хотя количество рома во вчерашнем кофе вряд ли превысило столовую ложку, это я сама видела. Проклиная все на свете, и необходимость просыпаться в первую очередь, я все-таки на ощупь нажала на кнопку, опуская окно. Свежий утренний воздух хлынул в салон, заставив меня вздрогнуть.

– Черт побери, Машка, ты чего не открываешь! – полуиспуганно-полуразгневанно произнес знакомый голос. – Я думала, ты там умерла!

– Лучше бы умерла, – простонала я. – Чувствую себя просто ужасно.

– А чего глаза закрыты? – продолжала допытываться девушка.

– Болят, – честно ответила я. – Все болит.

– Машка, да ты никак с бодуна! – удивленно констатировала Каширина. Наконец-то я вспомнила ее фамилию. Когда это мы успели на «ты» перейти? А, ну да…

Я неожиданно осознала, что совершенно не могу собраться. Чувствуя, что реальность вновь начинает подергиваться дымкой, я попросила Каширину, которая неизвестно как тут оказалась:

– Разбуди меня, будь другом. Я сама не могу…

Через пару секунд на мое лицо вылилась бутылка минералки. Холодные струйки потекли за шиворот, по спине и животу. Майка прилипла, а от прохладного ветра – оказывается, ночью был дождик, – по телу пробежали неприятные мурашки, но зато мир разом стал чище и понятнее. Я резко, пока не прошел шок от водяного душа, вышла из машины и, наклонив голову, энергично потерла уши. Приток крови к голове – лучшее средство для отрезвления мертвецки пьяного. Несмотря на то что я не пила вчера, ощущения были именно такими.

Вскоре я пришла в себя.

– Как ты здесь оказалась? – спросила я, прихлебывая черный обжигающий кофе, за которым Каширина сбегала в ближайшую палатку. Там же она купила и шаурму, в качестве завтрака. Само по себе сочетание бумажного мучнистого теста, текучего соуса, жесткого мяса, острого лука и черного невкусного кофе было на очень редкого любителя. Я таковым не являлась, но все же ела, чтобы заполнить пугающую пустоту в желудке. Что-то мне не нравилось состояние моего организма. А ведь вчера все было в порядке.

– Жвачки нет? – спросила я.

– Я, кстати, у тебя вчера в машине оставила свои пластинки, – вспомнила Каширина. – Мятные, мне папа из Германии привез. Прикольная штука.

Я вернула ей пачку, она меня тут же угостила. Пастилка была приятной на вкус и отлично освежала, правда, была слишком сладкой. Сразу захотелось пить.

– Почему же ты все-таки приехала? – не понимала я. Список вызовов на моем телефоне отчего-то оказался девственно пуст, словно бы я удалила всю информацию. Но я этого совершенно не помнила.

– Ты же сама позвонила, – удивилась Каширина, уставившись в мобильник. – Вот. Сегодня ночью в три часа сорок две минуты. Я сплю как бобик, а тут звонок. Я спросонья не поняла, чего ты хочешь, но, кажется, ты просила подъехать к девяти сюда.

– Ты знаешь этот адрес? – глупый вопрос. Раз приехала, конечно, знает. Но Каширина рассмеялась.

– Нет, просто ты сказала: подъезжай к богатырю, а он такой один на весь Саратов.

В зеленом дворе и вправду стояло много деревянных сказочных фигурок. Преобладали пушкинские персонажи. В кустах напротив стоянки громоздилась внушительных размеров богатырская голова. Ума не приложу, как я умудрилась ее заметить. Темно же было. Вот глаз-алмаз. Однако меня беспокоило то, что я совершенно не помнила, как я звонила Кашириной. Видимо, тогда же, когда и спускалась вниз к машине, что тоже помню очень смутно. А Каширина между тем продолжала развивать тему.

– Прикинь, в чем фишка. Я-то после твоего звонка сразу вырубилась, но, как оказалось, успела будильник переставить с девяти на шесть часов, чтобы успеть сюда. И совершенно этого не помню. Чертовщина какая-то.