Пробуждение

Пока Илюшка, задумавшись, «едет на баткак за вишнями», под решетом горкой набухает и плывет в разные стороны пшеница. Крутить ручку веялки становится труднее. Миша с отцом крутят ее на переменках. Слышен сердитый окрик:

— Отгребай, чего рот разинул!

Вздрогнув, Илюшка торопливо начинает работать лопатой. Когда запустишь, не сразу справишься. Ему приходят на помощь Саня или Мария.

Ворох провеянной пшеницы растекается по току все шире и шире. Отец прикидывает на глазок, сколько пудов намолотили. Потом дружно подкатывают порожнюю, запряженную быками телегу и расстилают на ней полог. Отец черпанет краем железной пудовки, да еще рукой загребет, чтобы наплыло с верхом, высыплет на полог и скажет:

— Господи Иисусе. Первая! Манька, считай ты, что ли.

Считать начинают все и под конец обязательно сбиваются — у всех разные цифры… Перестают сыпать, смотрят, как полог сойдется, чтобы можно было зашпилить. Полог зашпиливается деревянными шпильками, выструганными из чилиги — одного из видов мелкой акации. Кончики остро затачиваются и специально обжигаются на огне, чтобы не гнулись и не ломались. Шпильки отец очень бережет — чем они старее, тем выше их качество. Когда полог готов, насыпают мешки. Отец сыплет, а дети держат края.

Девчонки за день так умаются, что на второй ездке начинают клевать носом. Это Илюхе хорошо — он и днем может свернуться клубочком между скирдами и поспать, да и утром его рано не будят — жалеют.

Время бежит. Месяц достиг Губерлинских гор и спустился к Тугаю. Прохладно. Сестры накинули свои длинные шубенки и двигаются по току, словно сонные клуши. Быки повставали и зашлепали ошметками. Почуяв, что веялка замолкла, лошади припрыгали к стану, чтобы овсом полакомиться. Водит их сюда хитрющая Гнедуха. Два раза Илюшку посылали отгонять их.

Оба воза готовы. Полога зашпилены, сверху положены мешки. Отец с Мишей запрягают быков. Илюха садится с кнутом в руках на первый воз, вторая пара привязана за налыги к телеге. Отец дает Мише последние наставления.

— Ну, с богом! — Иван Никифорыч, держа в руках налыгу, выводит быков на дорогу. Илюшка крутит кнутом над головой и весело, как большой, покрикивает:

— Цоб, айда, цоб!

Тяжело поскрипывая, качаясь на неровностях, возы медленно двигаются вперед.

Илюшке по душе такие поездки. Как только выберутся на равнину, отец начнет рассказывать сказки или истории про войну. Особенно Илюшке нравится разговор про японцев. Когда он родился, отец был на японской войне.

— Ну, какие они, тятя, японцы-то?

Быки, постукивая ярмами, медленно тащат свои поклажи. На выбоинах тяжко поскрипывают телеги. На кончики высоких рогов бороздового быка по кличке «Бугай» уселся месяц и едет себе, покачиваясь. А вокруг спят ковыли. Не спят только звезды. Они рассыпались по всему небу и подмигивают…

— Цо-об! — Отец отобрал у Илюшки кнут и сам теперь помахивает. Надо вовремя стегануть полевого Сайгака — высокий поджарый бычина любит отлынивать. О японцах отец отвечает не сразу, но Илья не торопит. Им еще ехать да ехать.

— Больше всего косоглазые они, япошки-то.

— И все с саблями?

— Все.

— А какие у них сабли?

— Коротенькие, но вострые.

— Вострее наших шашек?

— Это смотря как наточить…

— А далеко до японцев?

— Там вон, за теми они горами, — кивая на высокие Губерлинские горы, отвечает отец.

— А вон на той высокой горе есть?

— А как же!

Для Илюхи самая высокая гора — это Гарляушная. На склонах ее чернеют колки. Его воображение принимает их за японцев. И жутко и сладостно. Подкрасться бы, да как налететь на них с казачьей шашкой… Воинственный дух прививался с пеленок. Недаром, когда рождался мальчишка, старики снимали папахи и с гордостью говорили:

— Казак родился, защитник отечества.

— Цо-об! — пощелкивает отцовский кнут. Спать Илюшке не хочется, не дает ботало, которое висит у Бугая на шее. Если звон надоедает, они затыкают хайло и прижимают язычок пучком травы. Когда выезжали, Илюшка видел, как там торчала солома, а теперь выпала, ну и звенит на всю степь. Звук его заливистый, мягкий. Мать издали узнает, когда они въезжают в станицу, и готовится отпирать ворота. А сейчас ехать им еще долго. Быки шагают не торопясь. Про японцев все уже переговорили, Илюшка требует, чтобы отец рассказал сказку. Он много их знает и каждый раз рассказывает все новые, да такие, что дух захватывает. Отец соглашается не сразу, его нужно долго уламывать… Илюшка настаивает чуть ли не со слезами на глазах, а он только кряхтит да покуривает. Илюха начинает грозить, что больше сроду с ним никуда не поедет…

— Так и не поедешь?

— Так и не поеду.

— И на бахчи?

— Нет! — решительно заявляет он, хотя это стоит ему большого труда.

— Значит, ты меня не любишь, — заключает отец.

— Если бы ты рассказал про богатыря с двухпудовым мечом… — Но отец никогда не повторяет своих сказок. Тогда Илюшке и в голову не приходило, что он сочиняет их на ходу и второй раз рассказать не может.