Проблеск истины

— А зря. Из старой гвардии уже почти никого не осталось. Начни с ранних событий, застолби первые несколько томов. «Детство в далекой Абиссинии», например, будет хорошим началом. Университет и богемный лондонский период можно пропустить. Переходи сразу к «Юности в племени Фузи-Вузи», затем к ранним годам на должности егеря. И не мешкай, а то все забудешь.

— Разрешишь позаимствовать твой чеканный стиль, отточенный в романе «Внебрачная мать итальянского фронта»? Это мой любимый, не считая повести «Под двумя флагами». Это ведь тоже твоя?

— Ты путаешь. Моя называлась «Смерть часового».

— Знаю, стоящая вещь. Настольная книга моего детства, определившая всю дальнейшую судьбу.

— Ты и правда хочешь ехать мерить мой выстрел? — спросил я с надеждой.

— Безусловно.

— Возьмем независимого свидетеля?

— Ни к чему. Шагами померяем.

— Ну так поехали. Я только посмотрю, не проснулась ли мисс Мэри.

Мэри спала как убитая. Губы ее были сомкнуты, лицо на фоне подушки казалось желтоватым. Дышала она почти бесшумно, но по легким движениям головы я понял, что ей снится сон.

Прихватив висевшую на ветке винтовку, я забрался в «лендровер» рядом с Джи-Си. Мы выехали на старую колею и нашли место, где мисс Мэри подстрелила льва. Здесь уже все выглядело по-другому, как это обычно бывает с полем битвы, однако нам удалось отыскать сперва гильзы Мэри, потом гильзы Джи-Си и, наконец, чуть левее, мои. Одну из них я подобрал и сунул в карман.

— Сейчас я подъеду туда, где он упал, а ты меряй шагами по прямой.

Он поехал прочь, я смотрел ему вслед. В его каштановых волосах путалось утреннее солнце. Сидевшая рядом с ним собака оглянулась и вновь повернула голову вперед. Когда «лендровер» встал, чуть-чуть не доехав до густой рощицы, я шагнул влево от гильзы, что лежала западнее остальных, и пошел к нему, считая шаги. Винтовку я положил на плечо и держал ее за ствол. До джипа было далеко, он казался совсем маленьким. Джи-Си вышел и прогуливался взад-вперед, собака бегала вокруг. Они тоже казались маленькими, а собаку вообще было едва видно в высокой траве. Я подошел к машине и остановился там, где трава была примята.

— Сколько? — спросил Джи-Си.

Я ответил, и он покачал головой.

— «Джинни» не забыл?

— Держи.

Мы отхлебнули по глотку.

— Значит, так, — сказал Джи-Си. — Никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не рассказываем, за сколько шагов ты свалил льва. Пьяные или трезвые, в хорошей компании или в дерьмовой, — никогда.

— Договорились.

— Давай спидометр обнулим, и поезжай обратно по прямой. А я еще раз шагами померяю.

Наши замеры слегка отличались; между дистанцией в шагах и спидометром тоже был небольшой разброс. Мы решили скинуть четыре шага и, сев в машину, поехали обратно в лагерь. Впереди над горизонтом царила вершина, и было грустно, что до Рождества нам уже не придется охотиться вместе.

Джи-Си уехал, забрав своих людей, и я остался наедине с печалью мисс Мэри. Наедине — это не совсем точно, потому что, помимо печали, были еще сама мисс Мэри, и лагерь, и люди в лагере, и большая гора Килиманджаро, которую называли Кибо, и все животные и птицы, и поля юных цветов, и гусеницы, поедающие цветы. Еще были бурые орлы, что слетелись на гусениц и расхаживали по траве, словно куры, и орлы в коричневых брючках, и белоголовые орлы — все они паслись вместе, как на птичьем дворе. Из-за гусениц у птиц наступило перемирие. Огромные стаи европейских аистов опускались в луга, разом покрывая гектары цветущей травы. Увы, печаль мисс Мэри не боялась орлов, потому что орлы не значили для нее столько, сколько они значили для меня.