Проблемы русского работника

Между тем, узнав об этих условиях, выходила на этот заработок вся деревня

с богачами, тоже не зная, сколько именно получат, и только потом, разузнав, сколько за такую работу получают в округе, предъявляли счет Энгельгардту.

И в то же время, ему надо было заводить сторожевых собак, потому что один

сторож не обеспечивал охрану от воровства раскинутых на большой площади

хозяйственных построек, а второго нанимать было не по карману.

Что тут поделать – это мы, русские. Желание и нежелание быть хозяином

Теперь вопрос о самооценке русских крестьян. Они чрезвычайно

гордились тем, что они полноправные хозяева, стремились быть хозяевами, даже к помянутым Энгельгардтом бездельным помещикам относились

свысока. Никакая «умственная» работа не ценилась вовсе и за работу вообще

не считалась. Вспоминаю рассказ о певце Шаляпине, который как-то после

ресторана нанял извозчика и тот его спросил, при каком барин деле? Я пою!

– гордо ответил певец. Да мы все поем, - отмахнулся извозчик,- а дело-то у

тебя какое?

Русский крестьянин со своим статусом хозяина презирал не только

холуев, но даже батраков, Энгельгардт пишет, что само «слово «батрак»

считается обидным». Вот это гордость от того, что ты хозяин, - это один

колокол.

Второй. При всем стремлении быть хозяином, у русских крестьян был

категорический отказ иметь землю в частной собственности, а ведь по

рассуждениям ученых умников, невозможно быть хозяином без владения

средством производства (в сельском хозяйстве - без земли в частной

собственности). Энгельгардт констатирует:

88

«Многосемейные зажиточные крестьяне иногда садились на

купленные земли, если это был отдельный хутор, и хозяйничали, занимаясь в

то же время мелкой торговлей и маклачеством. Со временем из таких

дворов крестьян-собственников образуются деревни, потому что дети, разделившись и построив отдельные дворы, землю оставят в общем

владении и будут ею пользоваться пополосно. Такие отдельные хутора

покупались

преимущественно

бывшими

волостными

старшинами,

помещичьими бурмистрами и тому подобным людом, которому либеральные

посредники и помещики сумели внушить понятие о собственности на землю, по крайней мере, настолько, что мужик с господами говорил о собственной

земле. Я выражаюсь: «говорил с господами», потому что у мужиков, даже

самых нацивилизованных посредниками, все-таки остается там, где-то в