Про котов и некотов

Он вечно попадал во всякие истории, причём часто был инициатором и провокатором событий, от которых впоследствии сам же страдал. О его внешнем виде не судачил только ленивый. Он (внешний вид) настолько не соответствовал представлению о норме, что однажды появился приказ по институту, запрещающий Савве появляться в главном корпусе вуза, где располагался ректорат. Это было нечто неслыханное и невиданное. Другой человек на его месте со стыда бы сгорел, а ему хоть бы хны. Просто он не обращал внимания на свою внешность. Рубашки всегда были мятыми и грязными, часто застёгнутыми не на те пуговицы, брюки – короткими, ботинки – с оббитыми носками и развязанными шнурками, пиджак и пальто – с оторванными пуговицами, в нечёсаных волосах торчали перья от подушки.

С одной стороны, было смешно и странно на это смотреть, с другой – возникало ощущение, что он в чём-то свободнее остальных, которые так дорожат общественным мнением и правилами этикета.

Нам не очень хотелось общаться с таким типом, но он просто преследовал Володю, просил, чтобы тот принял у него кандидатский экзамен по французскому языку. Савва клянчил, Володя находил отговорки, чтобы отказаться. Так прошёл год. Приятель Саввы, Ринат, преподаватель английского языка, тоже подключился и стал просить за него. Когда Володе всё это надоело, он согласился. Как раз в это время из Москвы приехал профессор, бывший научный руководитель Рината, собрали комиссию, и Савва сдал французский.

После этого он от нас уже не отходил. Как-то само собой получилось, что Савва стал часто приходить к нам в гости, худенький, скромненький, бедненький, мне было его жалко, приходилось поить чаем и угощать. Однажды Володя поступил нескромно: открыл холодильник и показал пиалы с мясом для Макса. Савва смотрел и глотал слюнки.

Такие же голодные глаза мы видели в одной поездке. Когда прошёл первый год аспирантуры и мы с Володей уже намеревались пожениться, то, чтобы отдать дань традициям, решили съездить «за благословением» к его маме. Она с сыном Колей жила в Чите. Из Питера мы сначала заехали в Тобольск к моей маме, а потом рванули в Читу, ехали больше трёх суток, и это при том, что поезд был скорый и порой так мчался, что трудно было ходить: вагон мотало из стороны в сторону, и от этой страшной тряски тошнило. Продуктов у нас было мало (Володя тогда ещё не устроился работать в гостиницу), мы их экономили, но на лёгкость желудков не обращали внимания: мы были влюблены друг в друга и жили взглядами, прикосновениями, общением.

В нашем купе ехала семья: мама и два её сына. Один мальчик был уже школьником, второй – мальчуган лет пяти. Их мама была ещё молодая, но уже весьма потрёпанного вида женщина с испитым лицом, старший сын что-то понимал в жизни, был наблюдателен и насторожен, зато младший – истинное дитя природы – весёлый, жизнерадостный, шумный, наивный. Он вечно хотел есть, потому что «заботливая» мамаша ничего не взяла в дорогу. Что уж она ела со старшим, не знаю, но младший всё время бегал по вагону, заглядывал в каждое купе и выпрашивал еду, точнее, напрашивался на еду, его жалели, угощали, ребёнок же.

В тот день мы ели особенно мало, так как оставалась только одна консервная банка с рыбными фрикадельками в томатном соусе и что-то хлебное. Утром попили жидкого чаю с чем-то, может, с галетами, а в обед предвкушали съесть консервы. Вот подошло время обеда, я стала выкладывать на столик хлеб, ложки (или вилки), поставила консервную банку. Тут вижу: что-то мамаша засуетилась и тихо зовёт с собой старшего мальчика, манит его рукой, тот немного поколебался и нехотя вышел из купе. Смутная догадка зазмеилась в моём сознании, и тут раздалось незабвенное: «Что, кушать будем, да?»

Младший отпрыск этого семейства уже сидел напротив меня наизготовку, пожирая глазами открытую консервную банку… Я не смогла есть. То есть пощипала хлеб, попила из стакана и вышла из купе, сказав Володе: «Ешьте». Крупному мужчине, конечно, нужно больше, чем хрупкой женщине, – Володя поел, но потом признался, что взял всего две-три фрикадельки, а остальное слопал чужой отпрыск. Нам кусок не лез в рот. Можно было подавиться от смеха, настолько это было забавно-нелепо. Да и как отбирать у ребёнка, который из-за голода, точно зверёк, пренебрегал всякими приличиями и условностями? С тех пор фраза «Что, кушать будем, да?» стала одной из наших любимых.

Вернёмся к нашим тобольским приятелям-преподавателям. Вечно голодный Савва в другой раз пришёл с Ринатом, теперь Володя показывал мясо, предназначенное для кота, уже им обоим. Опять прозвучало заветное: «Хочу быть Максиком!»

Время было голодное, зарплата у рядовых преподавателей нищенская, нас с Володей спасала моя мама, подкармливая тем, что давала ей дача, – картошкой, овощами, вареньем, пирогами с морковкой, капустой, ягодами. А мы даже тогда умудрялись покупать коту мясо, чтобы он был сильным и здоровым. Если на говядину не хватало денег, покупали курятину. Макс в пару укусов разгрызал куриное крылышко, в три приёма – голень, только хруст стоял.