— Почему вы не говорите нормально? Вы что, немой?
На этот раз голос в голове не появился. Саша осторожно покосился на барона. Барон все еще смотрел на него, но уже как-то по-другому. И Саше стало стыдно.
— Простите…
«Я немой с рождения. Мой отец, барон Вильгельм Кровавый… не был хорошим человеком. Однажды он обидел ведьму. И ведьма прокляла его. Она сказала, что его наследник родится немым, и не скажет ни слова, пока отец не исправит содеянное зло».
— И он не исправил?
«Как видишь, — барон помолчал и добавил: — Ради справедливости стоит сказать, что он не успел. Он умер, когда мне было пять».
— Это не честно, — сказал Саша. — Почему плохо поступил он, а наказали вас?
Барон пожал плечами. «Я ведь его сын. Детям приходится платить за грехи и глупости отцов. Так или иначе».
Саша задумался. А потом повторил:
— Простите. Я не хотел вас обидеть.
Барон снова пожал плечами.
«Ты и не обидел. Моя история — не секрет».
Он поднялся, показывая, что привал закончен. Вдвоем с мальчиком они собрали мусор и спрятали в седельные мешки. Лошадь успела убрести от стоянки, и барон свистнул, подзывая ее.
«Именем моего отца до сих пор пугают детей аж до самых Белых Гор» — произнес барон, похлопывая лошадиный бок. «То, что ты его не знаешь, доказывает, что ты не солгал. Ты действительно издалека. Возможно, имя твоего отца мне ничего не скажет. Становится все интереснее!»
Саша понял, что его провели, и в ярости повернулся к барону:
— Вы… вы…
Барон подхватил его и посадил в седло, и тут же запрыгнул сам.
«Я очень хитер, да. Но и ты не прост. Очень, очень не прост. Посмотрим, что у нас получится».
Замок барона Николаса был старым, массивным… и маленьким. Он пыжился на насыпном холме, пытаясь сойти за серьезное фортификационное сооружение. Его окружал заросший тиной ров, в котором плавала толстая утка. Возможно, когда-то через этот ров был перекинут тяжелый подъемный мост. Сейчас же в замок вел мост обыкновенный, достаточно широкий и прочный, чтобы по нему могла проехать груженая телега. Мост выглядел относительно новым.
Хотя, что угодно выглядело бы новым по сравнению с внешней стеной замка. Она была серой, мрачной и щербатой. Над въездной аркой и по обеим ее сторонам скалились каменные горгульи. Сама арка при ближайшем рассмотрении оказалась туннелем, в котором горгульи просто кишели. Их перекошенные морды свешивались с потолка и выступали из стен. У некоторых поблескивали глаза — в них были вставлены полированные камешки.
«Нравится?» — спросил барон Николас, когда они с Сашей въезжали во двор.
— Нет, — буркнул мальчик.
Где-то на середине тоннеля он крепко зажмурился и открыл глаза, только когда по векам ударило солнце. Барон засмеялся, по обыкновению, беззвучно.
«Это ты еще детскую не видел».
В прошлом году Саша был на экскурсии в Выборгском замке и примерно представлял, что должно быть за стенами. Открывая глаза, он ожидал увидеть мастерские, колодец, склад и донжон — жилую башню.
Саша увидел сад. Вернее, сначала он его учуял. Прямо посреди двора в два ряда росли яблони и вишни. Между ними шла аккуратная мощеная дорога. Деревья цвели, и в воздухе разливался головокружительный аромат.
Мастерские тоже были. Они лепились к крепостной стене и, казалось, старались вжаться в нее, чтобы дать больше места саду. Саша, активно вертя головой, смог опознать кузницу и амбар. Барон направил лошадь через сад, который вскоре превратился в огород. Грядки шли рядами, по пять с каждой стороны. На тех, что слева, росла самая настоящая клубника. Кустики над правыми рядами подозрительно напоминали картофель, а на самой последней грядке Саша увидел помидоры.
За грядками, у подножья донжона, стоял деревянный дом. Это был хороший бревенчатый дом, двухэтажный, с двускатной крышей и резным рушником. Он был выкрашен в жизнерадостный песочный цвет и в общем производил впечатление некоторой пряничности. Над крышей выступала печная труба, на ней шапкой лежало громадное гнездо. Правда, птиц в нем не было.
Барон подъехал к самому дому.
Дверь открылась, и в проеме показалась высокая строгая женщина. Саша подумал, что ей больше бы подошло явиться из ворот замка, в сопровождении свиты и охотничьих собак, а еще лучше — вовсе не появляться, а ожидать вновьприбывших, сидя на троне в большом и холодном зале донжона. Ее тонкие губы представляли собой линию, которая могла в любой момент искривиться гневом или презрением. Колкие голубые глаза смотрели на мир, будто решая, достоин ли он в данный момент ее внимания, или у нее найдутся дела поважнее. На плече у нее лежала совершенно седая коса, такая толстая, что не оставалось сомнений, в кого у барона Николаса такие волосы.
Потому что в дверях пряничного домика стояла его мать, вдова Вильгельма Кровавого.
Увидев, кто перед ней, она всплеснула руками и стремительно подошла к коню.
— Ник! Ну, наконец-то. Я беспокоилась. Все в порядке?