Притворная дама его величества

- Никто не знает, что произошло в тот момент с королем, может, он осознал, что смерть подстерегает людей не только на поле боя, но и в повседневной жизни, может, он просто сошел с ума, но он изменился. Первым король казнил мальчика-слугу, обвинив в покушении на жизнь короля. А уж после этого головы летели с плеч, что твои бобы на пол, стоит только нянюшке отвернуться. Прачку он обвинил в том, что она пропитывала ядом его белье. Главного повара в попытке отравления. Мажордом, по словам короля, пытался подкрасться к нему с ножом. Камердинер хотел задушить шейным платком. Много славных людей погибло, и каждого король обвинил в покушении на свою жизнь, и каждый, по его мнению, был виновен. В конце концов, королевство опустело. Те, кого не успели казнить, бежали сами, спасая свои жизни. Последним король казнил своего собственного палача.

Вздрогнув, я пробормотала:

- Какая жуткая история. Вы уверены, что нянюшка вас любила?

- Семь дней в неделю и двадцать три часа в сутки.

- Почему двадцать три?

- Ежедневно в девять тридцать вечера она садилась писать письма и горе тому, кто отвлечет ее в этот момент. В этот час она не существовала, а, следовательно, и не могла любить, ни для кого в целом свете. А что до того, что она жуткая.. Это ты еще не слышала, что рассказывал мой учитель словесности. У него в запасе были сотни историй о страшных смертях, случившихся из-за какого-то короля, не так поставившего запятую в договоре или совершившего еще какую-нибудь ужасную вещь. Неправильная запятая приводила к неверной трактовке и какого-то бедолагу казнили вместо того чтобы помиловать, или же король собственноручно отдавал свое королевство, поскольку одна лишь запятая полностью меняла смысл мирного договора с соседней страной. А теперь, я пойду на заседание правительства, а ты сиди здесь. Чары этой комнаты настроены так, что тебя не будет видно или слышно, но если ты увидишь, что что-то пошло не так, нажми на этот рычаг. Он подаст сигнал прямо к королевскому креслу, - его величество слегка сморщил аристократический нос. – Не слишком удобно, но, как я уже говорил, это древняя магия, заложенная при строительстве, так что на более передовые формы передачи сигналов можно не надеяться.С этими словами он направился было к выходу, но я схватила его за рукав и попыталась было вернуть мешочек, который он мне всучил, чтобы занять руки.- Нет-нет, оставь, - отмахнулся он. - Это тебе, - и исчез, а проход за ним бесшумно закрылся, явив моему взору лишь голую каменную стену.

Избавившись от его величества, я почти целиком превратилась в слух. Не считая той части меня, которая превратилась в зрение и теперь бдительно внимала каждому движению людей, находящихся в соседнем зале. Движений было откровенно мало. Почти не было, если честно.

Премьер-министр, видимо, решив добить правительство под финал заседания, выступал последним. Пока же доклады читали прочие министры. Министров у его величества было много. Не знаю, насколько они вообще полезны для государства, но выглядели эти благородные доны внушительно, а говорили занудно, так что все, что мне оставалось, это попытаться не вывихнуть челюсть, пока зеваю и не заснуть, поскольку тогда за жизнь его величества никто не даст и ломаного гроша. В конце концов, не рассчитывать же, что хоть кто-то из этих высокородных мужчин сможет спасти короля от очередного покушения. Вон, министр финансов как перекатывается, ему бы самому ноги унести, если появится какая-то угроза. А тот министр понятия-не-имею-чего, кажется, спит с открытыми глазами. А кивает он явно чисто автоматически, с частотой четыре раза в минуту. Сразу видно, серьезные занятые люди.

Интересно, не замешан ли кто-то из них в этих покушениях? На первый взгляд все кажутся спокойными и невинными. Ну, чисто поле овечек, а не заседание правительства. В этом и сложность жизни среди людей, никогда не знаешь, кто из них замышляет против тебя пакость. Интересно, что короля Аргента это не сильно беспокоит. Он относит к своей возможной смерти как к приемлемому риску, смерть на производстве, такое почти везде случается…

Министр Хейл спокоен и сосредоточен. Буравит глазами выступающих с докладами бедняг, сверяется со своими личными записями, что-то там чертит и дописывает. Я вообще за все время нашего знакомства ни разу не видела его испуганным, встревоженным, обрадованным. Такое чувство, будто у этого человека с рождения на лице маска учтивости, за которой он скрывает тот факт, что способен одним лишь взглядом разобрать на косточки любого из присутствующих, вызнать все грешки и промахи.

 

Интерлюдия