– Когда все это закончится, – вполголоса проговорила доктор Линн, – мы с мисс Френч-Маллен планируем открыть частную больницу специально для младенцев из бедных семей.
– Это же прекрасно!
– Еще как! Палаты под крышей, хорошие сиделки любых вероисповеданий, лучшие женщины-врачи, которых мы только сможем нанять, свежее козье молоко…
Я поймала взгляд Брайди и чуть не расхохоталась. Ее удивило упоминание о свежем козьем молоке.
– И еще мы откроем дом отдыха в сельской местности для молодых мамочек, – добавила доктор Линн.
– Здорово, – произнесла Мэри О’Рахилли.
– Пришлю санитаров за миссис Уайт. – С этими словами врач вышла из палаты.
В ее медицинской карте не был указан никто из родственников, вспомнила я. А значит… от этой мысли меня передернуло… ее похоронят на кладбище для нищих.
Я вынула из стены гвоздь и приготовилась нацарапать скорбный символ на крышке своих часов.
– А можно я? – шепнула Брайди.
– Если хочешь.
Я передала ей часы и гвоздь.
Брайди незаметно отвернулась от Мэри О’Рахилли, нашла свободное место и аккуратно, с нажимом, нарисовала на серебре кружок для Онор Уайт.
Я подумала, сколько еще отметин в память об умерших матерях мне придется нацарапать на этих часах в будущие десятилетия. Царапины будут льнуть друг к другу, спутываться, как пряди волос.
– Как же их много! – хрипло проговорила я.
– Но подумай о других, – сказала Брайди. – О женщинах, которые продолжают жить. И растить детей.
Я взглянула на младенца Уайта. Ручки толщиной с мои большие пальцы раскинулись по простынке, точно стремились объять весь земной шар.
Вошел Гройн, прикрывшись носилками, как щитом.
– Сестра Пауэр, слыхал, вы еще одну душу потеряли.
Можно было подумать, что я нерадивый ребенок, вечно теряющий монетки.
За его спиной маячил О’Шей, сцепивший руки, чтобы скрыть тремор.
Гройн поглядел на левую койку.
– Ага, значит, окочурилась наша великая грешница.
Я проигнорировала уничижительное клеймо, которым Гройн наградил Онор Уайт, но удивилась, откуда он узнал, что та была не замужем.
Держась не так вызывающе, как всегда, он с меланхолической ухмылкой сообщил О’Шею:
– Поехала на бледном коне…
– Вам бы все зубоскалить, Гройн! – в сердцах воскликнула я. – Мы что для вас, просто мясо?
Все так и вытаращили глаза.
– Вы хотите сказать, после известного события, сестра? – Он осклабился и рубанул себя по шее ребром ладони. – По моему мнению, да, все. Всем нам рано или поздно будет хана, крышка, капут!
Ткнув себя в грудь, он добавил:
– Включая и вашего покорного слугу.
Я не смогла придумать, чем крыть.
Гройн отвесил мне церемонный поклон и положил носилки на пол.
О’Шей помог переложить накрытое простыней тело Онор Уайт на носилки, и они унесли покойницу.
А младенец в колыбели ничем не выказывал понимания того, чего он лишился.
Я молча стала снимать с кровати постельное белье.
– Почему ты так сурова с Гройном? – тихо спросила Брайди.
– А ты считаешь его забавным? – ощетинилась я. – Эти его вечные песенки, этот его вульгарный юмор висельника… Был на войне, да не приблизился к передовой на пушечный выстрел, а теперь этот сальный холостяк околачивается здесь и надоедает страдающим женщинам пошлыми куплетами.
Мэри О’Рахилли была явно обескуражена моей запальчивостью.
Я понимала, что не должна давать волю чувствам перед пациентками.
– Вообще-то он не совсем холостяк, – заметила Брайди. – Как же это называется? Не вдовец, но мужчина, который когда-то был отцом.
У меня от волнения заколотилось сердце.
– И когда это было?
– Много лет назад, еще до войны. У Гройна вся семья умерла от тифа.
Я откашлялась и выдавила:
– Мне жаль, я не знала. Думаю, его все равно можно назвать отцом, даже если… И много у него было детей?
– Он не сказал.
– А ты как это узнала, Брайди?
– Я спросила у него про семью.
Мне стало стыдно. Я-то сочла, что Гройн дожил до настоящего момента, не познав горечи утрат, потому что вернулся домой с войны без увечий, с не обезображенным лицом, не утратив способности чесать языком, сколько ему заблагорассудится. Я никогда не давала себе труда за его шуточками и песенками узреть душу сломленного человека. Держащегося бодрячком, но страдающего; обреченного сидеть в заточении, потерявшего всех, кого он любил, отбывая жизнь как тюремный срок. Гройн мог ведь запросто сидеть дома и пропивать свою военную пенсию, но нет, он приходил сюда каждое утро ровно в семь и таскал на носилках живых и мертвых.
– Я не хотела вас расстраивать, сестра Пауэр, – сказала Мэри О’Рахилли.
И потом, смущенно запинаясь, призналась, что у нее очень болят соски. Я принесла банку ланолина и втерла ей в соски мазь.
Потом проверила малыша Уайта, но его пеленка была по-прежнему сухая. Он вдруг показался мне таким слабеньким и крошечным, что я подумала: а так ли уж не права была сестра Люк, посоветовав не переоценивать его шансы?
– Нам нужно крестить маленького мистера Уайта, – сказала я Брайди.
– Сейчас? – удивилась она. – Нам?
– Ну, сегодня в больнице священника нет, и в случае необходимости провести обряд дозволено любому католику.
– А вы раньше крестили младенцев, сестра Пауэр? – взволнованно спросила Мэри О’Рахилли.