– Нет. Я однажды попробовала, но от них у меня сердце начало выпрыгивать из груди и возникла дрожь.
Она зевнула, прикрыв рот ладонью.
– Я тебя разочаровала?
– Вовсе нет.
Зайдя в туалет, мы побрызгали друг другу водой на лицо, после чего она нагнулась над раковиной и стала жадно лакать струю из-под крана, точно щенок.
Причесываясь перед зеркалом, я всмотрелась в свои глаза. Я была достаточно зрелой, чтобы верно читать свои чувства, конечно, и понимать, что я делаю. Но у меня возникло ощущение, что я угодила в любовь, словно ночью упала в яму.
На лестничной площадке мое внимание привлек вчерашний плакат:
ЕСЛИ УМЕРЕТЬ НЕ ХОТИТЕ, НА РАБОТУ НЕ ХОДИТЕ!
Захотелось сорвать его, но, вероятно, подобное поведение было непозволительным для медсестры и приравнивалось к государственной измене.
Да они же все равно умрут, злобно шептала я, умрут в своих постелях, на своих кухнях, даже если будут исправно съедать по луковице в день. Умрут в трамвае. Или упадут на улице, если уж костлявая решит их забрать. Можно винить в этом микробов, или непогребенные трупы, или прах с полей сражений, или внезапные циклоны, или Господа. Можно винить в этом звезды. Но только не вините мертвых, потому что никто из них не желал такого себе.
Спустившись в подвальную столовую, мы с Брайди встали в очередь за овсянкой.
Сосиску она не захотела; казалось, она изрядно подкрепилась утренним хохотом.
– А что самое худшее может с тобой произойти, – спросила я шепотом, – если ты никогда не вернешься в дом матушки настоятельницы?
– И куда же мне идти, Джулия?
У меня возникла идея. Мне захотелось, чтобы сегодня она пошла со мной домой и познакомилась с Тимом. Но как это будет выглядеть – не слишком безрассудно или безумно? К тому же я не могла решить, как сформулировать приглашение: слова умирали на моих губах.
– Я вот о чем подумала… – начала я.
– Ого! Ну ты ранняя пташка!
Глэдис! Я уставилась на старую приятельницу из офтальмологии и отоларингологии.
– Ага, – только и смогла я выдавить.
– Держишь хвост трубой? – поинтересовалась она.
– Стараюсь.
Глэдис слегка нахмурилась, точно почуяла, что я сегодня какая-то не такая. Она неторопливо пила кофе. И даже не взглянула на стоявшую рядом со мной девушку в стоптанных туфлях; ей и в голову прийти не могло, что Брайди Суини хоть что-то для меня значила.
Очередь перед нами поредела.
Я сделала два шага вперед и помахала Глэдис.
– Пока-пока!
Когда она ушла, я подумала, как мне нужно было представить ей Брайди. И что бы подумала Глэдис, если бы увидела нас целующимися на крыше. Более того, что бы она сделала?
Я отдалилась от прежней жизни и уже не была уверена, что когда-то вернусь к ней.
Когда мы с Брайди вместе вошли в нашу палату, сидевшая за рабочим столом сестра Люк строго на нас посмотрела. Ей не нравилось, что мы подружились, и она этого не скрывала.
– Ну что, надеюсь, вы обе хорошо отдохнули? – спросила сестра Люк.
Я заверила ее, что да. Если она не была в курсе, что спальню для медсестер закрыли, я не собиралась ей об этом сообщать.
В крохотном помещении терпко пахло эвкалиптом. Онор Уайт, которой сестра Люк устроила ингаляцию эвкалиптовым паром, не было видно за завесой из простыней, но я слышала ее надсадный кашель. Ее малыш лежал в колыбели, дрыгая спеленатыми ножками. Сестра Люк сообщила, что он охотно высосал две первые в его жизни бутылочки.
Я не могла не отдать монахине должное: ее предрассудки не мешали ей обихаживать пациентов.
Брайди налила себе полный стакан кипяченой воды из кувшина и залпом выпила. После чего принялась прибираться в палате, как многоопытная санитарка.
– Сегодня я выписываюсь, медсестра! – сообщила мне Делия Гарретт.
– Правда?
– Заходила доктор Линн, говорит, мне лучше отлеживаться дома.
Это противоречило протоколу, но я не стала возражать, учитывая нынешнюю ситуацию в больнице. Гарретты вполне могли позволить себе нанять частную сиделку, при том что для большинства наших пациентов пребывание в больнице было единственной возможностью получить сносный уход.
– Отец Ксавье вчера вечером уже ушел, – сказала сестра Люк, – а сейчас присутствует на похоронах, но я постараюсь найти кого-нибудь, кто мог бы покрестить этого малыша.
Кивок в сторону младенца Уайта.
Как только монахиня вышла из палаты, я встретилась взглядом с Брайди. На ее губах сияла улыбка.
– И что теперь? – спросила она.
Онор Уайт раскраснелась после паровой ингаляции. Я решила, что с нее хватит.
Я обтерла ей лицо холодной влажной салфеткой.
– Вам стало полегче, миссис Уайт?
В ответ она только забормотала очередную молитву. Я проверила ее нагрудный бандаж. Едва влажный. Молоко у нее еще не пришло. Я ослабила повязку, чтобы та не сдерживала ее свистящего дыхания.
– Брайди, сделай, пожалуйста, миссис Уайт горячего лимонаду, пока я осматриваю миссис О’Рахилли!