Притяжение звезд

– Твоя подопечная плачет и плачет, а ты ничего не можешь с этим поделать.

– Какая подопечная?

– Малютка в колыбели, которую они ставят рядом с твоей кроватью, как только ты вырастаешь.

– Что значит вырастаешь? Это сколько лет – четырнадцать, пятнадцать?

Губы Брайди скривились в подобии улыбки.

– Скорее восемь или девять. И вот еще что: если твоя подопечная набедокурит, накажут обеих. А если она заболеет, в этом тоже будешь ты виновата.

Я пыталась понять смысл услышанного.

– То есть на тебя возлагали вину за ее болезнь?

Брайди кивнула.

– А малютки болели все время. И многие из них отправлялись в яму позади приюта.

Я утратила нить повествования.

– Ты имеешь в виду, что они подхватывали какую-то болезнь, потому что играли в подвале?

– Нет, Джулия! Их туда клали… после.

– А… в могилу!

– Это была одна общая яма, без имен усопших.

Я подумала о Делянке ангелов на кладбище, где должны были похоронить так и не проснувшуюся дочку Делии Гарретт. Да, маленькие дети умирали, причем дети бедняков чаще других, а нежеланные дети и того чаще. Но все же…

– Но это так несправедливо, – воскликнула я, – возлагать ответственность на восьмилетнего ребенка за смерть младенца!

– Ну, – равнодушно сказала Брайди, – должна признать, что порой мне было так голодно, что я могла обокрасть подопечную.

– Как обокрасть?

Поколебавшись, она ответила:

– Съесть ее хлеб. Выпить полбутылочки молока и потом долить водой из-под крана.

– О, Брайди…

– Мы все так делали. Хотя от этого не легче.

У меня защипало в глазах. Чтобы выжить, эта девушка прибегала к любым возможным способам, и я, к своему удивлению, не хотела, чтобы было иначе.

– Я никому еще не рассказывала эти старые истории, – призналась Брайди.

(Она сказала «старые истории» так, словно речь шла о древних мифах про Троянскую войну.)

– И тебе, может быть, тоже больше не буду рассказывать, – добавила она.

– Почему?

– Ну, теперь ты, Джулия, знаешь, какая я.

– И какая?

Брайди очень тихо проговорила:

– Мерзкая.

– Вовсе нет!

Закрыв глаза, она прошептала:

– Было еще кое-что.

– С тобой?

– Со многими из нас. С большинством, не сомневаюсь.

У меня тревожно забилось сердце.

– И кто это с вами делал?

Она замотала головой, словно это было не важно.

– Рабочий и священник. Няня или училка. Она забирала к себе девочку, чтобы та согрела ей постель, а после давала ей второе одеяло.

Меня затошнило.

– Мог быть и праздничный отец, – добавила Брайди.

– Какой еще праздничный отец?

– Местные семьи иногда просили монахинь одолжить девочку на выходные, чтобы устроить ей праздник. Девочке могли подарить конфетки или монетки.

Мне захотелось заткнуть уши.

– Один такой отец дал мне целый шиллинг, – не умолкала она. – Но я не знала, что делать с этой кучей денег или куда спрятать монету, и я ее закопала в золу в поддувале печки.

– Брайди! – взмолилась я, стараясь не расплакаться.

– Наверное, она все еще там лежит.

– Ты не виновата в этой грязи. Ты чиста, как дождевая вода.

Она поцеловала меня, на этот раз в лоб.

Позади нас на крыше раздались голоса: какие-то люди вышли из той же дверки, что и мы.

Мы с Брайди отпрянули друг от друга.

Я произнесла нарочито громким и фальшиво беззаботным голосом:

– Ну, думаю, нам пора завтракать.

(А сама поклялась себе, что у нас еще обязательно будет время для новых поцелуев и новых откровений.)

Подобрав одеяла, мы прошествовали мимо санитаров, выбравшихся на крышу покурить и угадать день окончания войны, который, по их заверениям, был не за горами. В разных городах Германии, по их словам, вспыхивали мятежи, солдаты втыкали штыки в землю, воюющие державы вели тайные переговоры, кайзер был на грани отречения от престола.

Я надеялась, что в ночной тьме они не видели румянец на моих щеках.

– Хотите покурить, девчонки? – предложил один.

– Нет, спасибо, – вежливо ответила я.

Я придержала дверку для Брайди, но та споткнулась и налетела на косяк.

– Осторожно!

Она рассмеялась.

– Какая же я неловкая!

– Вот что значит всю ночь просидеть на холоде и не спать, – заметила я.

Странно: я тоже совсем не спала, но не утратила ориентации в пространстве.

Спускаясь по главной лестнице и проходя мимо больших окон, я выглянула на улицу и заметила яркие фары ползущего моторного омнибуса. Нет, это был моторный катафалк. Значит, еще одни похороны: дневная кавалькада пускалась в последний путь до рассвета. Точно черный ангел летал от дома к дому, и никто не мог поставить на входную дверь отметку, способную отогнать этого ангела прочь.

Мимо нас по лестнице устало поднимались два пожилых врача. Один из них рассказывал:

– Меня остановили за то, что у моего автомобиля горела одна фара, и я уж понадеялся, что меня отправят в тюрьму. Там хоть можно отдохнуть.

Второй немного истерически расхохотался.

– Признаться, я уже привык сосать «Марш-бросок», как леденцы…

– А что такое «Марш-бросок»? – спросила Брайди, когда врачи прошли мимо.

– Это такие таблетки, которые дают солдатам или гражданским, чтобы побороть сонливость и стимулировать внимание. В них содержатся орех колы и кокаин в порошке.

Брайди удивленно вздела брови.

– А ты их тоже принимаешь, Джулия?