Притча о выборе

Отставной драгунский капитан Григорий Томский на склоне лет оставил службу и возвратился в Петербург, в свою квартиру в небольшом домике на Охте, чтобы провести остаток жизни в полном уединении и покое. Владение своё, отданное под управление дворецкому много лет назад, нашёл он в состоянии запустения и полной разрухи. Все шпалеры в комнатах, некогда блиставшие позолотой, давно поблекли, выцвели и покрылись плесенью, растрескавшиеся по углам, свисали они со стен длинными лохмотьями. Штукатурка на потолках частично обвалилась, и края её свешивались бахромой, люстры с тяжелыми подсвечниками, выполненные из бронзы и серебра, почернели, и представляли собой жалкое, унылое зрелище. Шторы, истлевшие, кое-где поеденные молью, ещё сохранились на тусклых, покрытых многолетней пылью окнах и с трудом пропускали солнечный свет. В комнатах было мрачно и сыро. Мебель, включая шкафы и буфеты работы известных мастеров, пришла в полную негодность, изъеденная шашелем, она давно утратила былое величие и красоту. Дворецкий, отдав Григорию ключи от комнат, без каких-либо объяснений исчез и более не появлялся.

Григорий, приняв от него ключи, вступил во владение своим жилищем, не предпринимая никаких усилий для того, чтобы привести все эти убогие помещения в жилой вид. Ни семьи, ни друзей, ни знакомых, к которым можно было бы обратиться за помощью, у него не было, да и сам он встреч ни с кем не искал. Он осознал ту печальную истину, что жизнь его прошла бесцельно, нелепо и бестолково, прошла в бесконечных сражениях и кутежах и не принесла никому радости, потому, полагал он, и смерть его в этих печальных стенах никому не принесет никаких огорчений. Того скромного пенсиона, что получил он за свою многолетнюю службу во славу царя и отечества, вполне хватало ему на ежедневную бутылку вина и скромную закуску, которые покупал он в лавке купца Пантелеева, что располагалась в доме напротив.

Каждый день Григорий медленно спускался по лестнице со второго этажа, выходил из подъезда, так же медленно, неторопливо переходил улицу, не обращая внимания ни на мчащиеся по мостовой экипажи, ни на прохожих. Молча, не говоря ни слова, он клал деньги на прилавок, так же молча брал бутылку вина и закуску, поворачивался и уходил, так и не проронив ни слова. В лавке все к этому привыкли и не удивлялись. Поднимался по лестнице он тяжело дыша и останавливаясь на каждой третьей ступеньке, ожидая, когда утихнет тупая давящая боль в сердце. Добравшись до своей комнаты, он тут же откупоривал бутылку и прямо из горлышка делал несколько больших глотков. Вино несколько успокаивало его, боль в сердце стихала, в голове появлялись мысли.

В далёкой молодости своей, когда он был строен, красив и мог нравиться противоположному полу, на балах и прочих пиршествах он волочился за каждой юбкой, ни одно смазливое личико прелестной кокетки не проходило мимо его внимания, но сама мысль о том, чтобы жениться и создать семью, как делали это его товарищи по полку, вызывала в нем страх, несомненно, гораздо больший, чем тот, который испытывал он под вражескими пулями, потому пришёл он к печальному итогу своей жизни совершенно один, разбитый, страдающий от многочисленных ранений, полученных в боях, дряхлый, измученный, и был никому не нужен. Его немногочисленные родственники, отношений с которыми он никогда не поддерживал, вскоре забыли его, считая погибшим в бою или вовсе пропавшим безвестно в дальних чужих краях. От жизни прошлой, что мелькнула, как сон и ушла безвозвратно, не осталось у него ничего, кроме одной вещицы, это был портрет, висящий на стене в его спальне. На портрете в полный рост красовался офицер в драгунском мундире, левая рука его была заложена за спину, в правой он держал пистолет и, казалось, целился прямо в сердце того, кто смотрел на эту картину. Хотя сама картина, как и всё в этом доме, была покрыта многими слоями пыли, но Григорий, смахнув с неё пыль, с удивлением обнаружил, что она, как ни странно, до сих пор сохранила всю свежесть и яркость красок, никакого объяснения этому он найти не мог.

Выпив ежедневную бутылку вина и утолив кое-как голод, он подолгу лежал на кровати в спальне и смотрел на эту картину. Она вызывала в угасающей памяти его далекие воспоминания, которые, впрочем, не приносили ему ни радости, ни страданий, так как все эти чувства, ощущения и желания, что связывают человека с жизнью, были давно утрачены, из всего, что обычно испытывают люди, пусть даже и опустившиеся, но не превратившиеся ещё в животных, остались у него только тяга к выпивке и закуске. Нужно сказать, что целей высоких в жизни своей Григорий никогда не имел, такие понятия, как служение отечеству, долг перед Родиной, и многое из того, что для иных офицеров было не пустым звуком, для него никогда значения не имело. Он, как и прочие, бесстрашно бросался в бой, но не долг перед царем и отечеством руководил им, просто и сама жизнь для него ровным счетом ничего не значила, ибо всегда была бессмысленна и пуста.