Он ничего не добавил, все так же подавшись вперед стройным худощавым корпусом в белом полушубке, уминая снег и одышливо сопя. Он думал о затишье на их участке и о том, что оно таит собой для полка. Вторую неделю мудрят в штабе армии, изучают разведданные, главное, ждут указаний сверху… Боязнь инициативы на фронте — худо это, ох как худо!.. Потом примчит офицер связи — и за одну ночь всю оперативную документацию приготовь! Одними указаниями свыше не навоюешь… Дорого это обходится. Мудрость военного механизма армии в сочетании подчиненности и инициативы… Нет, не будет он об этом говорить комиссару… Вот же и без того считает мрачным… Главное, что делает, что замышляет враг, получил ли подкрепление? Может, полку предпринять разведку боем, выбить его из траншей?..
— Требовательность, конечно, нужна… Но все дело в форме, — донесся сзади голос Шарова. — Солдат — как ребенок у родителей. Все он видит, все понимает, а командиры этого в счет не берут. Это перед нами не каждый солдат на виду, а мы у него как на ладони! Насквозь видят! Об ином офицере вдруг такое услышишь, что и самому в голову не пришло бы… Такая меткость характеристики, такая проницательность в чувстве человека — что диву даешься…
— Меня другое беспокоит… Нехватка боекомплекта… Пэтээров бы дюжину на левый фланг, пятизарядных бы… Стык там ненадежный — прямо-таки оперативный простор для немецких танков… Вы в штабе поговорили, с кем просил вас? Одно слово в коридоре иной раз попадает в цель лучше десяти заявок бумажных… А случись что — мы недосмотрели. «Сыльны та богати ридко вынувати…»
— Говорил, как вы просили… А там бодрое настроение, хлопают по погону, заглядывают в глаза… Хорошая примета! Оставьте, мол, местнические думы, намек на общую операцию. А откуда вы знаете украинский язык?..
Откуда? Ну, положим, и это тебе, комиссар, ни к чему. Сколько пословиц и поговорок знала Мария!.. Женщины — они до старости не устанут слышать заверения в любви. И как ловко их сами вызывают! Он не слишком был находчив в этих заверениях, отшучивался, что по-настоящему он любил в лошадях резвость, а не красоту в женщинах. И неизменно, чтоб успокоить ее, рифмовал «Мария — мрия». Сотни раз так — Марии не надоело, не требовала придумать что-то новое. Ведь мрия — мечта! Чем владеем, тем не дорожим, что теряем, о том плачем. Да, Мария была его мечтой, и он это как бы не сознавал. Избалован был жизнью, все, что дарила, принимал как должное. Вот и обиделась судьба за его неумение быть благодарным. Ничего, кроме смерти на войне, она уже, видать, ему не подарит. Что ж, он солдат…
— А вы, Олег Константинович, оказывается, жуть как скрытны! Сколько знаю вас, а ничего о вас не знаю!.. А вы ведь человек бывалый, недаром самый старший по возрасту во всей армии… Вчера подсел ко мне в легковушку особист из штаба. В попутную часть просил подкинуть. Следствие, разбирательство да суд. Ну, их обычные дела… То да се в дороге, и вдруг мне о вас такое бухнул, что зенки на лоб поперли… Неужели правда?
— Догадываюсь о чем… Тем более что особисты без фантазии… Все у них по документам. В личном деле моем вычитал… А здесь зачем рассказывать? Чтоб у людей зенки на лоб поперли, как изволите выражаться? Да-а, бывалый я… Словно и не моя жизнь, а так, занятная история мне самому рассказана. Как говорят солдаты, хочешь верь, хочешь не верь, брехать не мешай! Да и превосходительством был далеко не превосходным. Долгая история… «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
— Но и дорога долгая, — хохотнул, по обыкновению своему, комиссар.
Звездич протянул в сторону руку, там где должен был находиться наблюдательный пункт, над округлым сугробом курился сизый дымок, в котором нет-нет промелькивали и тут же гасли одинокие искры. «Черти, видать, озябли, раскочегарили свой «сугрев», — подумал Звездич. А к нему наперерез, на бегу застегивая ремень на защитном бушлате, спотыкаясь в снегу, летел уже солдат, и впрямь выросший из-под земли. Он собирался доложить начальнику штаба свое «Никаких происшествий не было!» (а было бы — знали б об этом в штабе, на то и телефон у наблюдателя. Кстати, нигде и кабель не чернеет, замаскировал в снегу. Знает службу солдат!), но Звездич сказал «Вольно» и обернулся к Шарову, как бы приглашая и его подойти. Тот всегда для доклада пропускал вперед начальника штаба.
Хорошо, что первым обнаружил проверяющих, начал Звездич своим ворчливым и глуховатым голоском. Или только за тылом и следит?..