Притча о встречном

«И среди буйства вдохновений — змеиной мудрости расчет», — писал Тютчев. Вот этот «расчет» и есть — «шлифование»! Но главное — «буйство вдохновений», без которых есть опять же стихописательство, пусть и самого высококнижного и эстетного ранга. Ничем не заменить природное явление поэта!..

«Я знаю, что Венера — дело рук, Ремесленник, — и знаю ремесло!» — писала Цветаева. Но она же — со свойственной ей бескомпромиссностью и максимализмом — писала, что поэт единство «подверженности наитию» и «управы с этим наитием», что работа поэта — «вырвать жилы», из которых «неостановимо и невосстановимо» хлещут и «жизнь и стих», что каждого подлинного поэта отличает «тайная страсть поистратиться до нитки», что без озаренности — поэт всего лишь — «кол. Ему лучше поступить в солдаты». И т. д. Какое уж здесь «шлифование»! — если, по ее же словам, — «состояние творчества есть состояние наваждения»!

К поэту мысль приходит озарением, «молнией субъективизма», как говорил Блок, приходит из страдальческого чувствования материального мира, из чувственного опыта личности. Такой мысль не навещает заданность стихописателя! Не добудет он такую и самой прилежной и последовательной «шлифовкой», до которой читателю, в конечном счете, дела нет… Песней живет душа, личность поэта — в его слове!

Часто читателей, да и начинающих поэтов, вводит в заблуждение известная статья Маяковского «Как делать стихи?». Больше всего вводит в заблуждение уже это — «делать» — в названии статьи, которая поэтом как раз писалась для того, чтоб — по возможности — «объяснить» поэзию, снять с нее обывательскую мистичность, но оставить творческую тайну, лишить поэта небожительства, прописать его среди людей, но не кинуть под ноги толпы. Суть в том, что поэт в статье как раз и говорит лишь о технической, технологической, что ли, работе поэта, который именно — поэт, а не стихописатель! В поэзию приходили тогда молодые талантливые силы, «низом шахт и вил», им недоставало именно мастерства, знаний основ поэтики. В названии статьи Маяковского стоит знак вопроса, статья является как бы ответом именно на такой вопрос: о ремесле, которым нужно овладеть поэту, если человеку суждено было им родиться! О той ремесленной стороне дела, которой, случается, недаровитые люди овладевают быстро и успевают первыми занять высокую вакансию поэта…

В статье то и дело встречаем оговорки — не только о целевом назначении статьи, для кого и для чего она написана, но и о том, против чего и кого она направлена. А именно — против «схоластических учебничков, молящихся на старье профессоров-идеалистов», против тех, кто стремится «творчество окружить художественно-религиозным поклонением», против «ретивых защитников старья», дабы они не «прятались от нового искусства за памятниковые зады». Поэт писал: «Нам ненавистна эта нетрудная свистопляска потому, что она создает вокруг трудного и важного дела поэзии атмосферу полового содрогания и замирания, веры в то, что только вечную поэзию не берет никакая диалектика и что единственным производственным процессом является вдохновенное задирание головы, в ожидании, пока небесная поэзия — дух — сойдет на лысину в виде голубя, павлина или страуса».

Таким образом Маяковский выступает как против стихотворного ремесленничества под видом поэтического творчества, так и против попыток идеалистическими толками о сложном процессе поэтического творчества оторвать поэзию от жизни…

Отношения «ремесла» и «творчества» сложны, а подчас и драматичны. Они составляют важную часть содержания и «Моцарта и Сальери» Пушкина. «Ремесло поставил я подножием искусства… Я сделался ремесленник», — говорит Сальери Моцарту. «Гений и злодейство две вещи несовместные», — с какой-то недосягаемой высоты мысли говорит Сальери задумчивый Моцарт. Изначальное, трепетное, непреложное чувство духовности творчества! Моцарт по природному прекраснодушию своему полагает, что и Сальери, подобно ему, гений музыки. Но Сальери лишь «ремесленник», лишь «шлифовщик» (пользуясь термином В. Солоухина). И, стало быть, «Я избран, чтоб его остановить»… Как «остановил» Моцарта Сальери — мы знаем… К слову сказать, не та ли психологичность, не тот ли инстинкт, больше или меньше осознанный, побуждали и завистника Булгарина «остановить» Пушкина?.. Не о неистовом Фаддее, пасквилянте и доносчике, подумалось Пушкину, когда 26 октября Болдинской осени написан был заголовок трагедии «Моцарт и Сальери»?

Достоевский — устами своего любимого героя Мышкина — говорил: «Гений борется со всем сатанинским в жизни, потому что главное свойство сатаны — бездарность, его неспособность к творчеству. Поэтому он, сатана, жаждет построить мир без творчества, без гениев, на гнете бездушности и подчинении бездуховности…»