Итак, «не очень богатая психика» и «бедность мировоззрения»?.. Не здесь ли провидение причины бегства Бунина от революции, всей его горестной эмигрантской судьбы? И долгого непонимания подвига Блока-поэта?.. Своего мнения о Бунине Блок не менял до конца…
«Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи». Подчас — вопреки этому истинному утверждению поэзии — большое видится и лицом к лицу. Так Андрей Белый — поэт и друг Блока — видел своего великого друга. «Блок есть тот, кого понесут поколения русских к золотому бездорожью вселенского света; он будет жив, пока жива Россия, потому что он Русский, а не русский, потому что Она есть Жена, Мать и Невеста его», — писал Андрей Белый сразу после смерти Блока…
В «Памятнике» Пушкин выразил уверенность в том, что память о нем не умрет вместе с ним, люди будут помнить его «Доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Гарантией памяти о Блоке Белый называет Россию как поэтическую сущность! И не поэзия ли идет первой к вселенскому свету золотым бездорожьем? Не она ли веками сбывающееся обещание человечеству в его жадном и страстном стремлении добыть истину прозрением, интуицией, кратчайшим путем?
В одном из номеров «Правды» за прошлый год учительница одной из школ г. Орджоникидзе взволнованно рассказывала о своих школьных заботах: «Усиленно работая над тем, чтоб вооружить своих питомцев глубокими, прочными знаниями, мы порой недодаем в другом — в формировании внутреннего мира юных. Научить ребят сочувствовать, серьезно переживать чью-то неудачу, поражение, обиду, уметь не сломиться от неожиданного предательства, искренне разделять боль и радость тех, кто рядом… Пусть каждому моему питомцу хватит сердца для других. Пусть прикоснется оно к чужой боли и радости. Чтобы кого-то согреть. Сделать сильней и добрей. И немного счастливее».
Почему мы вспомнили это письмо учительницы? Оказывается, эти проникновенные мысли из самого животрепещущего сегодня связаны с Блоком! С его заветным словом, с его светоносной личностью. Письмо так и начинается: «Прошлой осенью мне довелось побывать на празднике блоковской поэзии». Мысли эти пришли учительнице именно там — «У Блока, где говорилось об истинной духовности, ее истоках, ее носителях»…
Поистине: «Жизнь — без начала и конца».
ИМЯ, ЗВУЧАЩЕЕ ЭПОХОЙ
«Анна Каренина страдала голодом молодой женщины, вышедшей за старика. Она выбывает из строя как сильно раненный человек… Судьба ее переходит в судьбу Катюши Масловой».
Так пишет Виктор Шкловский. Как всегда, он говорит неожиданное, но ничего не объясняет. Нужно остановиться и подумать. То, что из интуиции, из чувственной первомысли, нельзя называть парадоксами. Это мало что прояснит. Говорят о «стиле Шкловского», но ведь подчас стиль — наибольшее отдаление от первой сигнальной, от непосредственного чувства! В таком смысле — у Шкловского нет стиля. Мысль боится утратить себя в словах, поэтому не выражает себя, а лишь обозначается словами. А может, это — антистиль?.. В слова перевести сказанное, да еще постараться не заплутать в словах, — читательская задача. Впрочем, лучше Марины Цветаевой об этом не скажешь: «Книга должна быть исполнена читателем, как соната. Знаки — ноты. В воле читателя осуществить или исказить». В самом рассудочном смысле: перевод слова Шкловского на наши обиходные читательские слова — процесс, чем-то обратный процессу программиста ЭВМ.
Уточнение — необходимое, настолько автор неотделим от сказанного, настолько не понять одно без другого.