— Ты не туда смотришь, — ответил тот, — они направляют свет так, чтобы глаза слепило и ты поневоле отворачиваешься.
— Довольно, моя фея, — сказал доктор Аполло. — Дайте руку, проснитесь, — он опустил ее на сцену.
— Видишь, куда она поставила ногу? Оттуда шел шест. Обыкновенный трюк.
Маг продолжал:
— А теперь, друзья, позвольте ученому лектору профессору Тимошенко сказать вам несколько слов.
— Не расходитесь, — вступил лектор. — Только на этом представлении при содействии Совета Университетов и Отдела Безопасности этого прекрасного города, мы предлагаем вам совершенно бесплатно двадцатидолларовый билет, — и бросил его в толпу.
Началась свалка.
«Профессор» отошел от края.
— Смитти, не уходи, — он вручил магу конверт и продолжал. — Мне очень неприятно говорить это, — но вы и ваша жена не едете в Падьюку.
— Знаю.
— Слушай, против тебя я ничего не имею, но нужно думать о репертуаре. Мне тут предложили чтение мыслей и френологию… я ведь не на сезон тебя брал.
— Я знаю, — повторил маг, — я не обижаюсь, Тим.
— Спасибо, — профессор замялся, — Смитти, можно, я дам тебе совет?
— Конечно, я с радостью его приму, — сказал волшебник.
— Ну хорошо, Смитти, у тебя хорошие трюки, но не только трюки нужны для того, чтобы быть волшебником. Да и вообще это не так делается. Ты ведешь себя как шут — хотя и занимаешься своим делом, не отбиваешь хлеб у другого и всегда готов помочь. Но ты ведь не шут! Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что делает зрителя зрителем. Настоящий волшебник может заставить этих зевак сидеть с открытыми ртами и следить за тем, как он из воздуха достает 25 центов. Та левитация, которую ты демонстрируешь… я в жизни ничего лучшего не видел, но только это не греет. Никакой психологии! А теперь возьми меня — я не могу даже достать монетку из воздуха. Я не делаю ничего лишнего. Я знаю зевак. Знаю, чего они жаждут, даже если они сами этого не знают. Это шоу-бизнес, парень, будь ты политиком, проповедником, бьющим кулаком по кафедре, или волшебником. Выясни, чего хочет толпа и ты добьешься успеха и с более дешевыми трюками.
— Ты прав, Тим.
— Еще бы не прав! Толпа жаждет секса, крови и денег. Кровь мы не показываем, но мы оставляем им надежду, что глотатель огня или метатель ножей ошибется. Мы не даем денег, но берем немного и потворствуем скупости. Нет у нас и секса, как такового, но есть парад красавиц. И зритель уходит счастливым.
Чего еще хочет толпа? Тайны! Ей хочется думать, что мир — это романтическое место, который, черт его дери, им не является. Это твоя работа… только ты не знаешь, как и что. Сынок, зеваки знают, что все твои трюки — полная чушь… Они просто хотят верить в то, что эти штуки реальны. И именно ты должен им помочь. А этого ты и не можешь.
— Как это сделать, Тим?
— Вот дьявол! Ты сам должен этому научиться. К примеру, ты хотел написать в афишах, что ты Человек с Марса. Нельзя предлагать публике то, что она не может проглотить. Все видели Человека с Марса на фотографиях и в стерео. Ты на него немного похож, но даже если бы ты был его близнецом, зритель не поверил бы. Это все равно, что объявить глотателя шпаг Президентом Соединенных Штатов. Публика хочет верить, но не позволяет себя дурачить. Даже у дураков есть какие-то мозги.
— Я учту.
— Что-то я стал много говорить, амплуа не отпускает. С детишками все в порядке? А как твоя грымза? Дьявол! Я не должен был говорить всего этого, — слушай, может, тебе денег одолжить?
— Спасибо. Мы не обижаемся.
— Ну, ладно. Береги себя. Пока, Джилл. — И он поспешно удалился.
Из-за кулис вышла Патриция Пайвонски в платье.
— Ребята! Тим расторг контракт?
— Мы и сами собирались уходить, Пэт.
— Вот свинья! Я откажусь выступать.
— Не надо, Пэт, он прав. Я не артист.
— Я буду скучать без вас. Пойдем ко мне, посидим.
— Лучше пойдем с нами, Пэтти, — сказала Джилл.
— Подождите, сбегаю за бутылкой.
— Не надо, — остановил ее Майк. — У нас есть то, что ты любишь.
— Вы остановились в «Империале»? Я приеду через полчасика, только удостоверюсь, что с малышами все в порядке и скажу, что уеду. Я поймаю машину.
Они сели в такси, Майк занял место за пультом управления. Городишко был маленький, в нем ходили старомодные такси без роботов. Майк вел машину на предельной скорости, ловко лавируя между другими машинами. Он делал это без видимых усилий. Джилл так еще не умела. Майк растягивал ощущение времени, то есть, замедлял ход событий — и свободно жонглировал яйцами или несся по перегруженной дороге. А всего несколько месяцев назад он не мог завязать шнурки.
Ехали молча: трудно разговаривать, когда ощущаешь время не так, как собеседник. Джилл стала вспоминать месяцы, проведенные в цирке. Всю жизнь, пока не встретила Майка, Джилл жила по расписанию. Школа, колледж, больница — везде царствовали часы.