Принцип неопределенности (СИ)

Я заржал аки конь. Надеюсь, это не истерика, а если и так - плевать! Всё равно во мне затеплился лучик надежды. Как бы ни выглядело это печально, но я находил это смешным.

- Знаешь, Йорик, мне повезло, что тот, кто положил тебе в могилу твой меч, не вытащил из него батарейки. Ты тут уже истлел, а он еще работает! Это весьма впечатляет, знаешь ли. Я бы не отказался от таких в плеер, - продолжал хохотать я.

Отсмеявшись, я, извиваясь как змея, сгрёб всё содержимое гробницы в одну сторону. Вытряхнув все мелкие кости и песок из сапог Йорика, я нацепил их на себя. Мне не улыбалось порезать ноги об острые камни - это то, что могло стать для меня фатальным, если придётся идти далеко и долго. Ноги болтались в сапогах, бывших размера на три-четыре больше, чем мой. Во всяком случае, Йорику они были без надобности. Сам я был гол, как Адам, и уже хотя бы сапогам был рад.

Я, конечно, знал, что световые мечи - неотъемлемый атрибут вселенной "Звездных войн", знал и то, что красные мечи использовали 'плохие' парни. Мечи же синего, зеленого и прочих цветов радуги - джедаи, 'хорошие' парни. Модный, выделяющийся на общем фоне фиолетовый меч был у магистра Винду. Чтобы не затеряться в толпе. Глупо, правда, найдя 'световой меч', делать столь далеко идущие выводы. Время проявит истину.

Я не знал, как работает меч, поэтому не стал включать его, непосредственно устремив в толщу каменной плиты. Активировав меч, расположив предварительно его горизонтально, я, зажмурившись, стал вырезать круглый люк в надгробной плите. Включенный меч вовсе не лежал в руке послушным бруском метала, нет - он, словно живое существо, дергался из стороны в сторону, неравномерно реагируя на прилагаемое усилие. А попытка взмахнуть мечом выявила наличие значительного гироскопического эффекта. У этого оружия имелся свой характер и весьма норовистый.

Подвигав ещё мечом в этом замкнутом пространстве, я понял что называть этот эффект гироскопическим нельзя. Меч не стремился вернуться в то самое положение, при котором он был включен - веди себя он как гироскоп. Скорее, он обладал весьма непредсказуемым моментом инерции, не похожим на таковой у выключенного меча - самой рукояти.

Когда глаза почти привыкли к слепящему алому свету, я заметил, что лезвие вовсе не напоминало ртутную лампу Лукаса, оно, скорее, выглядело, как колеблющаяся нить накаливания. Широкий ореол света создавал окружающий его воздух. Глупое желание поднести руку поближе к лезвию и ощутить тепло, исходящие от клинка, отпало само собой.

Камень поддавался лезвию с трудом: к мечу приходилось прикладывать немалое усилие, чтобы проплавлять гробовую плиту. Летели капли расплавленного камня, окалина, нечем было дышать. Но я не останавливался до тех пор, пока кусок камня, напоминающий круг сыра, с грохотом не рухнул вниз, едва не отдавив мне ноги. Свободен! С мечом наперевес я выскочил наружу.

Меч ярким факелом осветил вытянутое помещение с высокими сводами. Разогнанные алым светом причудливые тени попрятались за предметы обстановки и колонны, исписанные завораживающими письменами. Чудилось, в затхлом воздухе подземелья было разлито нечто неощутимое, немного подавляющее, но вместе с тем манящее. Это необыкновенное чувство было похоже на то, что я испытывал, находясь на Звёздной доске. Я решил, что именно так и стоило её называть, и никак иначе - это казалось правильным априори, просто так. Это странное чувство я испытывал тут уже не раз, загадка эта тоже имела ответ, но он пока никак не приходил на ум.

Загадки... если доведётся встретить здесь сфинкса, я уже не буду удивляться.

Тот гроб, из которого я выбрался, находился в нише в самом конце коридора. В глубине её, за саркофагом, стоял постамент, на котором возвышалась статуя: воин застыл в веках в грозной позе, подняв над головой занесённый для удара меч. Лезвие меча было выполнено из ярко-алого прозрачного материала. А на ногах у него были тяжёлые сапоги с фигурными, покрытыми мелкими знаками броневыми щитками. Я опустил взгляд еще ниже и заметил эти самые сапоги вовсе не на нём, а на себе. За ним виднелись несколько фресок, видимо изображавших важнейшие жизненные вехи погребённого, которого я фамильярно называл Йориком. Вместе с тем в памятнике чувствовалась незавершенность, а конец коридора утыкался в необработанный дикий камень.

Я обернулся к постаменту.

- Извини, как бы тебя ни звали при жизни, что так нехорошо поступил с твоими останками, забрал твой меч и сапоги. Сейчас они мне нужнее, чем тебе, я верну их, если будет возможность, - сумбурно сказал я просто для очищения совести. Я умыл руки - я ухожу.