Принц воров

В то время, когда под руководством полковника Шелестова группа контрразведчиков будет заниматься опросом свидетелей и другой работой, капитан Шелестов, узнав в одном из людей, покинувших квартиру, знакомое по фотографии лицо, последует за ним и двумя его спутниками.

Он дождется их выхода и из второго дома.

И когда в третьей по счету квартире, принявшей странных гостей, погаснет свет, капитан направится к ближайшему телефону, чтобы сообщить отцу о результатах проделанной им работы…

Глава 12

– Где они?! – крикнул Слава, бросаясь в темноту, где стоял потертый кожаный диван.

– Подождите, подождите… – забормотал Крюк, пытаясь освободиться от мертвой хватки Ярослава.

– Что значит… подождите?! – на секунду опешил Корсак. – Где моя семья?! – И Крюк затрясся в могучих руках невзрачного на вид Ярослава. – Ты что такое говоришь, черт тебя побери?! Почему ты не называешь мне адрес?! Они живы? Скажи немедленно – они живы?!

Вопросы сыпались в полумраке комнаты, как горох, просыпанный из чашки на пол – звонко и оглушительно.

Почувствовав, что ничего, кроме ущерба для здоровья, этот контакт ему не принесет, Крюк с силой оторвал Корсака от себя и оттолкнул его, предупреждая дальнейший захват. Но это Ярослава только разъярило…

Понимая, что он в два счета может сломать явно превосходящего его по весу и росту Крюка, Корсак сдерживал каждое свое движение, чтобы, не дай бог, не повредить что-то, отвечающее в Крюке за умение разговаривать и мыслить.

Но когда стало ясно, что такой настойчивостью ничего не добиться, Ярослав выпрямился и воззвал к рассудку Крюка.

– Послушай… – нервно придыхая, заговорил он, – я сейчас все равно узнаю правду. Лжешь ты мне о своей легенде или нет, мне решительно наплевать и на легенду, и на тебя. Кто сказал тебе, что я не прикончу сотрудника НКВД, если речь идет о моей семье?! Кто сказал, что я пожалею бандита, если он молчит? В любом случае ты скажешь!.. В этом случае тебе гарантируются и здоровье, и жизнь.

Крюк спустил ноги на пол и закашлялся, как туберкулезник. Руки молодого пана Домбровского едва не задавили его, вытряхивая из тела душу.

– Идиот чертов!.. Вы идиот, Домбровский!.. Какой толк от меня мертвого, а? Скажите на милость? Лучше сядьте и послушайте, что я вам скажу…

– От банды Червонца осталось шесть человек, – продолжал он. – Вас и себя я, понятно, не считаю. Любой из них представляет серьезнейшую опасность! Вы в этом уже успели убедиться! Закончить с ними – дело двух-трех дней, а по тому, как развиваются события, я могу уверить вас, что эти шестеро не протянут и суток! Если на завтрашний вечер назначено нападение на грузовик с деньгами и если они пойдут на это дело, – зловещий путь по земле этих шестерых закончен!..

Посмотрев в окно и убедившись, что за ним не видно никаких признаков наступающего утра, то есть пяти часов, когда обещал вернуться Червонец и послышится стук колес вышедшего из депо первого трамвая, Ярослав провел рукой по лицу, чтобы успокоиться, и поднял упавший во время борьбы стул.

– Я выслушаю вас, потратив на это глупое мероприятие ровно три минуты. В конце концов, каждый имеет право на то, чтобы выговориться. Но если по истечении этого времени я не услышу адреса, где находятся мои жена и сын, то здесь закончится ваш путь, Крюк, или как вас там.

– Вот и славненько… – удовлетворенно вздохнул тот. – На всякий случай: я не Крюк, а Иван Никитович Весников. Сотрудник уголовного розыска города Ленинграда. Майор милиции.

– Вы воевали?

– Как и всякий уважающий себя советский человек, – буркнул Весников, скидывая ботинок и поднимая штанину. Чуть ниже колена Слава увидел при свете лампы чудовищный шрам, оставить который мог только осколок мины или гранаты. Рваный и причудливо изогнутый, он тянулся от середины лодыжки до самого колена. – Хотели оставить в тылу, потому что город задыхался от бандитизма, но я настоял, и, разведка 1091-го стрелкового полка 324-й стрелковой дивизии без меня не обошлась. В апреле сорок второго под деревней Чернышево Думиничского района Калужской области нарвались на немецкую засаду, и если бы не мой заместитель, Михаил Похлебин, наш разговор в этой отвратительной квартире был бы невозможен. Меня уволокли обратно за линию фронта, три месяца я провалялся в госпитале, а после выписки, когда стало ясно, что служить в боевых подразделениях я не могу, меня вернули в Ленинград, через Ладогу. Как буханку хлеба на полуторке… Дальнейшее вы знаете.

– А-а, понятно… А с образованием что?

– Высшее педагогическое. Вообще-то, Домбровский, я должен был быть педагогом. Латынь, немецкий и английский – вот мое призвание.