Принадлежу всем вам

Побежали, кто за лопатой, кто за веревками, - ведь всякому тоже лестно было ей послужить, - и живо принялись мы за дело. Отложили лошадей, дорогу кое-где расчистили, вытащили возок, да сами в него впряглись и вывезли ее на себе, мою матушку, уж что она там ни говорила. А как заложили опять лошадей, и отъехала она, так долго мы тут стояли да крестились, и Бога молили, чтобы дал Он ей путь-дороженьку"

Не даром внушала матушка Мелания такую привязанность. В минуту вспыльчивости она могла сказать много лишнего, но старалась немедленно это загладить. И никогда не оскорбляла она хладнокровно кого бы то ни было. Несмотря на все свои усилия, она не могла преодолеть в себе брезгливость, за которую ее бранили еще в молодости. Но эту слабость она старалась подавить в присутствии людей, которых могла оскорбить. Если являлись к ней больные за медицинским пособием, она принуждала себя смотреть на отвратительные раны или заставляла крестьянку развязывать при ней грязные пеленки, чтобы взглянуть на сыпь, от которой страдал ребенок. "Ведь вот какая я негодная, - укоряла себя мать Мелания, - они, бедные, обращаются ко мне от доброго сердца, и как любят меня, а я смею ими брезговать!"

"Иной раз, - рассказывают монахини, - мы видим, что матушке невтерпеж, а доказать не смеем, знаем, что она за это гневаться будет, скажет:

- За что ты бедного человека обидела?"

XXI

Около года спустя, после Бородинских маневров, она ездила в Москву, где должен был решиться вопрос о ее пострижении в мантию и о возведении в сан игуменьи. Из Москвы она писала к Бородинской общине:

"Во имя Отца и сына и Святого Духа! Аминь!

Все возлюбленные сестры и матери: Платонида, Маргарита, Исидора, Антонина, Тавифа, Екатерина, София, Пелагея, Елисавета, Серафима, Олимпиада, Мария, Паисия, Мефодия, Агния, Ангелина, Магдалина, Иулиания, Анастасия, Евпраксия, Константина, Клавдия, Любовь, Максимина, Маврикия, Маргарита, Филарета, Христофора и все прочие, которых имена все пред Богом, и поминаемы мною ежедневно, припадаю к вам, испрашивая ваших молитв. Приближается время моего пострижения, место избрано в Лавре для избежания многолюдства. Простите меня все, и от добрых сердец ваших воззовите ко Господу о спасении грешной моей души теплою молитвой. Простите ради Господа, если кого оскорбила, простите, как прощают умершему, и верьте слову моему, что всех вас ношу в сердце моем.Мелания".

На возвратном пути она пишет опять из Москвы:

"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную.

Возлюбленные сестры!

Славу Богу о всем! Я вам теперь крепостная слуга. Пострадав несколько дней в разлуке с вами, коих люблю сердечно, вижу, наконец, приближающийся день соединения. Все совершилось. Владыка, отец мой, снял власы с главы моей. Пострижение было 28-го, во время всенощной, на день Святых Апостол . Собор был освещен, как следует в день праздничный. Митрополит сам служил. Три раза я была распростерта на земле крестообразно во все время тропаря "Объятие отча", повторяемого при каждом крестообразном полулежании. Владыка был тронут до слез, которые останавливали его речи. В соборе у раки святого угодника, при множестве святых поклонников... Я не могу описать моего душевного состояния, особенно когда после окончания Владыка взял меня за руку и привел к святому преподобному Сергию, которому отеческим словом препоручил меня! После целования святых мощей я пала в ноги отцу владыке... и осталась на всю ночь в соборе в том одеянии, как постриглась, даже на босу ногу, как была. На другой день меня посвятили в игумении, и посвящали как во диакона (по древнему чину посвящения: "Повели... повелите.., аксиос, аксиос!..") , - подавала блюдо для омовения, с полотенцем на плече... Обыкновенно: посох дали... и все тут. Паси овцы моя!.. О, Боже! мне ли пасти? Сестры монахини, сестры старшие! София, Екатерина, Пелагея, Олимпиада, Елисавета, я у ног ваших: обнимите меня. Сестры младшие, любите любящую вас всех! Простите, немного оправлюсь и приеду к сердцу вашему, к сердцу моему.

Навсегда ваша сестра, игумения Мария, грешная".